Александр Дюма - Дюма. Том 06. Сорок пять

У Жака это было больное место. Он попросил показать ему новые приемы, и Шико своей длинной рукой исполнил их на руке монашка.

Но вся болтовня Шико не смягчила неподатливого мальчика. Пробуя парировать неизвестные ему удары своего друга мэтра Робера Брике, он упорно молчал о том, что же ему было нужно в этом квартале.

Раздосадованный, но вполне владеющий собой Шико решил испробовать несправедливые нападки. Несправедливость — самое мощное средство вызвать на откровенность женщин, детей и вообще всех, кто занимает более низкое положение.

— Что там ни говори, мальчуган, — сказал он, словно возвращаясь к прерванной мысли, — что там ни говори, а ты, хоть и очень славный монашек, все же посещаешь гостиницы, да еще какие! Те, в которых можно застать прекрасных дам, и ты, словно зачарованный, глядишь на окно, где мелькнет их тень. Мальчик, мальчик, я все расскажу дону Модесту.

Удар попал в цель, и притом гораздо вернее, чем предполагал Шико, ибо, начиная разговор, он даже не представлял себе, что нанес такую глубокую рану.

Жак быстро обернулся к нему, словно змея, на которую наступили.

— Неправда! — вскричал он, краснея от стыда и гнева. — Я на женщин не смотрю!

— Смотришь, смотришь, — продолжал Шико. — Когда ты вышел из “Гордого рыцаря”, там находилась одна очень красивая дама, и ты обернулся, чтобы увидеть ее еще раз, и я знаю, что ты ждал ее в башенке, и знаю, что ты с ней говорил.

Шико действовал методом индукции.

Жак не смог сдержаться.

— Конечно, я с ней говорил! — вскричал он. — Разве это грех — разговаривать с женщинами?

— Нет, если с ними разговаривают не по личному побуждению и не во власти сатанинского искушения.

— Сатана тут совсем ни при чем: я вынужден был говорить с этой дамой, раз мне поручили передать ей письмо.

— Это было поручение дона Модеста Горанфло? — вскричал Шико.

— Да, а теперь можете ему на меня жаловаться.

Шико, на мгновение растерявшийся и словно нащупывавший путь во мраке, при этих словах почувствовал, что в мозгу его сверкнула молния.

— А, я так и знал, — сказал он.

— Что вы знали?

— То, чего ты не хотел мне говорить.

— Я и своих личных секретов не выдаю, тем более не стал бы выдавать чужие тайны.

— Да, но мне можно.

— Почему именно вам?

— Мне, потому что я друг дона Модеста, а кроме того…

— Ну?

— Я заранее знаю все, что ты мог бы мне сообщить.

Маленький Жак посмотрел на Шико и с недоверчивой улыбкой покачал головой.

— Ну вот, — сказал Шико, — хочешь, я сам расскажу тебе то, чего ты не хотел мне рассказывать?

— Хочу, — сказал Жак.

Шико сделал над собой усилие.

— Во-первых, этот бедняга Борроме…

Лико Жака помрачнело.

— О, — сказал мальчик, — если бы я там был…

— Если бы ты там был?..

— Все обернулось бы по-другому.

— Ты бы стал защищать его от швейцарцев, с которыми он затеял ссору?

— Я бы защищал его от всех на свете!

— Так что он не был бы убит?

— Или меня убили бы вместе с ним.

— Но тебя там не оказалось, так что бедняга скончался в каком-то третьеразрядном кабачке и, отдавая Богу душу, произнес имя дона Модеста?

— Да.

— И дона Модеста об этом известили?

— Прибежал какой-то насмерть перепуганный человек и поднял в монастыре тревогу.

— А дон Модест велел подать носилки и поспешил в “Рог изобилия”?

— Откуда вы все это знаете?

— О, ты меня еще не знаешь, малыш. Я ведь немножко колдун.

Жак попятился.

— Это еще не все, — продолжал Шико, чье лицо прояснялось от его же собственных слов. — В кармане убитого нашли письмо.

— Совершенно верно, письмо.

— И дон Модест поручил своему малютке Жаку отнести это письмо по адресу.

— Да.

— И малютка Жак тотчас побежал в особняк Гизов.

— О!

— Где он никого не нашел.

— Боже мой!

— Кроме господина де Мейнвиля.

— Господи помилуй!

— Каковой господин де Мейнвиль привел Жака в гостиницу “Меч гордого рыцаря”.

— Господин Брике, господин Брике! — вскричал Жак. — Раз вы и это знаете…

— Э, черти полосатые! Ты же сам видишь, что знаю! — воскликнул Шико, торжествуя, что ему удалось извлечь на свет нечто дотоле неизвестное и для него чрезвычайно важное.

— Значит, — продолжал Жак, — вы должны признать, господин Брике, что я ни в чем не погрешил!

— Нет, — сказал Шико, — ты не грешил действием или каким-либо упущением, но ты грешил мыслью.

Монашек вспыхнул и пробормотал:

— Это правда, она похожа на образ девы Марии, что висел у изголовья моей матери.