Александр Дюма - Дюма. Том 09. Виконт де Бражелон, или Еще десять лет спустя. Части 1,2

Невдалеке от себя он сразу заметил Портоса и д’Артаньяна.

Благодаря остроте своего взгляда, д’Артаньян в несколько секунд увидел очень и очень многое. Образ прелата навсегда запечатлелся в его памяти.

Больше всего д’Артаньяна поразило одно обстоятельство.

Узнав его, Арамис покраснел, потом мгновенно потушил мелькнувшее в его пламенных глазах властное выражение и почти неуловимую дружескую нежность.

Было очевидно, что Арамис мысленно спросил себя: "Как это д’Артаньян очутился тут с Портосом и зачем он явился в Ванн?"

Арамис понял все происходившее в душе д’Артаньяна, видя, что тот не опустил перед ним своего взгляда.

Он знал ум и проницательность своего друга и боялся, что удивление и краска, залившая его лицо, выдадут его секреты. Это был прежний Арамис, постоянно скрывавший какую-нибудь тайну.

Чтобы освободиться, наконец, от этого пытливого взгляда, Арамис, точно генерал, прекращающий огонь ненужной уже батареи, протянул свою красивую белую руку, украшенную аметистовым пастырским перстнем, рассек воздух знамением креста и сразил своих друзей благословением.

Быть может, рассеянный мечтатель д’Артаньян, который был безбожником вопреки собственной воле, не склонился бы под этим святым благословением, если бы Портос не заметил его невнимания и не положил дружески руку на плечо своего товарища. Это ласковое прикосновение пригнуло мушкетера к земле.

Д’Артаньян пошатнулся: еще немного, и он упал бы ничком.

Тем временем Арамис проследовал дальше.

Едва д’Артаньян коснулся земли, как он, подобно Антею, пришел в себя и сердито повернулся к Портосу.

Но в благих намерениях доброго Геркулеса нельзя было усомниться: им руководило только чувство религиозного приличия. И это подтвердили слова Портоса, всегда служившие ему не для того, чтобы скрыть мысль, а для того, чтобы ее дополнить.

— Как мило с его стороны, — сказал он, — что он особо благословил нас. Он положительно святой человек, и притом славный товарищ.

Менее убежденный, нежели Портос, в правильности такой оценки, д’Артаньян промолчал.

— Видите, дорогой друг, — продолжал Портос, — он нас заметил, и вместо того, чтобы продолжать двигаться обычным шагом, как раньше, смотрите, как он торопится. Процессия идет вдвое скорее. Наш милый Арамис хочет поскорее встретиться с нами, обнять нас.

— Правда, — громко ответил д’Артаньян.

Но про себя прибавил: "Все-таки эта лисица меня видела и теперь успеет приготовиться!"

Процессия удалилась, и путь был свободен. Портос и д’Артаньян направились прямо к епископскому дворцу, окруженному толпой, которая жаждала присутствовать при возвращении прелата.

Д’Артаньян заметил, что толпа эта состояла главным образом из горожан и военных. Он узнал в этом обычную ловкость своего друга.

В самом деле, Арамис не принадлежал к числу людей, ищущих бесполезной популярности. К чему была ему любовь ни на что не нужных приверженцев? Женщины, дети, старики, эти обычные спутники пастырей, не составляли его свиты.

Десяти минут спустя оба друга переступили порог епископского дворца.

Арамис вернулся точно триумфатор. Солдаты салютовали ему оружием как начальнику, горожане кланялись скорее как другу и покровителю, чем как главе церкви. В Арамисе было что-то напоминавшее римских сенаторов, в домах которых всегда толпились клиенты.

У самого подъезда он полминуты совещался с каким-то иезуитом, который, желая говорить с ним доверительно, сунул голову под балдахин. Наконец епископ вернулся к себе. Медленно затворились за ним двери, и толпа рассеялась, но пение и молитвы еще звучали.

Был прекрасный день. К морскому воздуху примешивался аромат земли. Город дышал счастьем, радостью, силой.

Д’Артаньян точно чувствовал присутствие незримой всемогущей руки, которая создала эту силу, эту радость, это счастье, разливая всюду аромат.

"О! — мысленно сказал он себе. — Портос накопил жира, у Арамиса прибавилось величия".

Портос и д’Артаньян вошли через особую дверь, известную только друзьям епископа.

Само собою разумеется, что проводником был Портос. Достойный барон везде чувствовал себя как дома. Но в покоях его преосвященства епископа ваннского Портос, образцовый солдат, привыкший почитать то, что казалось ему стоящим на нравственной высоте, и молчаливо преклонявшийся перед святостью Арамиса, вел себя сдержанно. Эту сдержанность д’Артаньян отметил в обращении Портоса со слугами и домочадцами Арамиса. Однако она не мешала Портосу задавать им вопросы, и друзья узнали, что епископ только что вернулся и сейчас появится в домашнем кругу, менее величественный, чем перед паствой.