Александр Дюма - А. Дюма - Собрание сочинений. Том 14. Граф де Монте-Кристо Часть. 1,2,3

— Друг мой, — сказала Валентина, — я бы сочла вас визионером и не на шутку испугалась бы за ваш рассудок, если бы слышала от вас только такие рассуждения. Как, вам кажется, что эта встреча — не случайность? Но подумайте хорошенько. Мой отец, который никогда нигде не бывает, раз десять пробовал заставить госпожу де Вильфор отказаться от этого приглашения, но она, напротив, горит желанием побывать в доме этого удивительного набоба и, хоть с большим трудом, добилась все-таки, чтобы он ее сопровождал. Нет, нет, поверьте, на этом свете, кроме вас, Максимилиан, мне не от кого ждать помощи, как только от дедушки, живого трупа, не у кого искать поддержки, кроме моей несчастной матери, бесплотной тени!

— Я чувствую, что вы правы, Валентина, и что логика на вашей стороне, — сказал Максимилиан, — но ваш нежный голос, всегда так властно на меня действующий, сегодня не убеждает меня.

— А ваш — меня, — отвечала Валентина, — и признаюсь, что если у вас нет другого примера…

— У меня есть еще один, — нерешительно проговорил Максимилиан, — но я должен сам признаться, что он еще более нелеп, чем первый.

— Тем хуже, — сказала, улыбаясь, Валентина.

— А все-таки, — продолжал Моррель, — для меня он убедителен, потому что я человек чувства, интуиции и за десять лет службы не раз обязан был жизнью молниеносному наитию, которое вдруг подсказывает отклониться вправо или влево, чтобы пуля, несущая смерть, пролетела мимо.

— Дорогой Максимилиан, почему вы не приписываете моим молитвам, что пули отклоняются от своего пути? Когда вы там, я молю Бога и свою мать уже не за себя, а за вас.

— Да, с тех пор как мы узнали друг друга, — с улыбкой сказал Моррель, — но прежде, когда я еще не знал вас, Валентина?

— Ну хорошо, злой вы; если не хотите быть мне ничем обязанным, вернемся к примеру, который вы сами признаете нелепым.

— Так вот, посмотрите в щелку, видите там, под деревом, новую лошадь, на которой я приехал?

— Какой чудный конь! Почему вы не подвели его сюда? Я бы поговорила с ним.

— Вы сами видите, это очень дорогая лошадь, — сказал Максимилиан. — А вы знаете, что мои средства ограниченны, Валентина, и я, что называется, человек благоразумный. Ну так вот, я увидел у одного торговца этого великолепного Медеа, как я его зову. Я справился о цене, мне ответили: четыре с половиной тысячи франков; я, само собой, должен был перестать им восхищаться и ушел, признаюсь, очень огорченный, потому что лошадь смотрела на меня приветливо, ласкалась ко мне и гарцевала подо мной самым кокетливым и очаровательным образом. В тот вечер у меня собрались приятели — Шато-Рено, Дебрэ и еще человек пять-шесть повес, которых вы имеете счастье не знать даже по именам. Вздумали играть в бульот; я никогда не играю в карты, потому что я не так богат, чтобы проигрывать, и не так беден, чтобы стремиться выиграть. Но это происходило у меня в доме, и мне не оставалось ничего другого, как послать за картами.

Когда мы садились играть, приехал господин де Монте-Кристо. Он сел к столу, стали играть, и я выиграл — я едва решаюсь вам в этом признаться, Валентина, — я выиграл пять тысяч франков. Г ости разошлись около полуночи. Я не выдержал, нанял кабриолет и поехал к этому торговцу. Дрожа от волнения, я позвонил, тот, кто открыл мне дверь, вероятно, принял меня за сумасшедшего. Я бросился в конюшню, заглянул в стойло. О счастье! Медеа мирно жевал сено. Я хватаю седло, сам седлаю лошадь, надеваю уздечку. Медеа подчиняется всему этому с полной охотой. Затем, сунув в руки ошеломленному торговцу четыре с половиной тысячи франков, я возвращаюсь домой, вернее, всю ночь езжу взад и вперед по Елисейским полям. И знаете? В окнах графа горел свет, мне показалось, что я вижу на шторах его тень. Так вот, Валентина, я готов поклясться, что граф знал, как мне хочется иметь эту лошадь, и нарочно проиграл, чтобы я мог ее купить.

— Милый Максимилиан, — сказала Валентина, — вы, право, слишком большой фантазер… Вы недолго будете меня любить… Человек, который, подобно вам, витает в поэтических грезах, не сможет прозябать в такой монотонной любви, как наша… Но, Боже мой, меня зовут… Слышите?

— Валентина, — сказал Максимилиан, — через щелку… ваш самый маленький пальчик… чтоб я мог поцеловать его.

— Максимилиан, ведь мы условились, что будем друг для друга только два голоса, две тени!

— Как хотите, Валентина.

— Вы будете рады, если я исполню ваше желание?

— О да!

Валентина взобралась на скамейку и протянула не мизинец в щелку, а всю руку поверх перегородки.