Геннадий Ананьев: Орлий клёкот: Роман в двух томах. Том второй

Нет, пример, какой подала наша верховная власть, сокращая армию, не стал заразительным ни для кого, и хотелось это кому из наших руководителей или нет, а пришлось давать задний ход. Очень дорогой, но совершенно необходимый. И пошли повестки тем, кто только-только обжился, кто начал новую жизнь — вновь ломались судьбы, вновь дома и квартиры наполнялись ропотом и обидами. И лишь те, кого обошло сокращение, стали расти по службе, словно на опаре. Богусловского тогда пригласили в Москву на генеральскую должность, Заварова поставили начальником штаба войск округа, а вскоре и начальником. Вот тогда они стали часто встречаться. То на квартире Владимира Васильевича Оккера, которого все же отправили на пенсию по возрасту, то у Костюковых, но более всего у Богусловских — всем нравилась гостеприимность женщин этого дома — Анны Павлантьевны и Лидии Алексеевны. Не стало тогда у Богусловских с Заваровыми ни служебных, ни семейных секретов, как в свое время не было их у молодых тогда еще Оккеров и Богусловских — дружба родителей как бы перешла на детей, помогая им, как и родителям в прошлом, шагать через барьеры жизни. Каждая встреча чем-то взаимно их обогащала, но особенное влияние они оказывали на Заварова, он становился сдержанней в суждениях, хотя и ершился, упрямился, отстаивая свое, хотя, бывало, совершенно некомпетентное, но все же свое мнение; но Владлен, как и там, в подвале полуразрушенного дома у переправы номер один через Волгу, убеждал его фактами, что не могло не задевать самолюбия Заварова; а Вика ловко этим пользовалась, набирала в каждый приезд из библиотеки Богусловских стопки книг будто бы для себя, но дома втягивала в их чтение и мужа — заметно менялся Заваров, но в последний их приезд (они ехали в Крым на отдых и сделали специальную остановку в Москве) поспорили все же Заваров и Богусловский. Тема для спора злободневная по тому времени — раздаренная земля, обильно политая русской кровью. Об этом говорили все, от мала до велика. И на деревенских завалинках, будто Порт-Артур, КВЖД и Поркала-Уд важны для лузгающих от безделья (кур, овец, коз и коров вывели в деревнях) семечки, что без них не прожить и дня; и в городских квартирах, даже на праздничных попойках горячие во хмелю костили щедрость Никитушки (легко разбазаривать, трудней приобретать!), хотя у всех почти знание вопроса ограничивалось едва прочитанным в школьном учебнике или, в лучшем случае, романом «Цусима»; но особенно бурно вели разговоры пограничники, ибо это их касалось самым прямым касанием — однако и в этой среде не часто проблема обсуждалась профессионально: армия плоть от плоти народа…

Богусловский ополчился тогда на обывательское рассуждение Заварова:

«— Я категорически не разделяю твоего, Игнат, возмущения. Мы не правомочны судить то, чего не вполне знаем. Бесчестно это!»

«— Твое право. Только ты не можешь не согласиться, что любой подарок предполагает хотя бы благодарность… А что происходит? Давай в историю заглянем. Финляндии дали разрешение отделиться, а что в ответ?! Логично было бы выпустить все наши войска, а что получилось?! То-то. Вот я и сомневаюсь, что Поркала-Уд улучшит обстановку на границе. В большой дипломатии, возможно, что-то изменилось, а мы ничего на границе не почувствовали. А ихняя печать? Она пытается свалить все с больной головы на здоровую: мы, дескать, в тридцать девятом войну спровоцировали».

«— Не ведаю, оттого и судить не берусь…»

Не нашли они тогда компромиссной оценки тех событий, о которых спорили, остался всяк при своем мнении, но так бы и остался тот разговор перед чаем обычным разговором, к нему бы Богусловский не подумал вернуться, специально для того поехав на северо-запад, не произойди в семье чрезвычайного происшествия, как вполне серьезно оценил случившееся Владлен Михайлович.

Нет, никто никого не оскорбил, не пострадала их квартира от пожара, никто не заболел смертельно, просто подоспело время Ивану идти на комиссию в военкомат, и когда отец посоветовал ему поступить в пограничное училище, дабы не пресечь доброй традиции семьи Богусловских, тот наотрез отказался. Вмешались и мать, и бабушка. Анна Павлантьевна особенно старалась, рассказывая внуку о дедушке, о прадедушке, о далеких предках-сторожах, отдававших все свои силы охране рубежей русской земли, но внук, внимательно слушая, или делая вид, что внимательно слушает, чтобы не обидеть ласковую свою бабушку, оставался все же при своем мнении. Отвечал ей всегда уклончиво: