Михаил Булгаков - Весь Булгаков

… под оранжевым абажуром … рев полонеза … – В середине 30-х годов в Москве действительно были очень распространены оранжевые шелковые абажуры, а все московские квартиры были снабжены репродукторами от единой городской радиосети. Отмечая эти два факта, Булгаков создает картину однообразия московского быта и духовной жизни.

Перелыгино . – Имеется в виду дачный писательский поселок в Переделкине недалеко от Москвы по Киевской ж. д.

Ялта, Суук-Су, Боровое, Цихидзири, Махинджаури, Ленинград (Зимний дворец) – курортные места в Крыму, в Казахстане и на Кавказе, куда массолитовцы могли ездить в так называемые «творческие отпуска» по льготным ценам. Помещение в этот ряд Зимнего дворца, резиденции русских императоров, имеет гротескный характер.

Амвросий . – Имя этого персонажа, как и имя его собеседника (Фока по-греч. «тюлень»; так зовут к тому же персонажа басни Крылова «Демьянова уха»; см.: Гаспаров Б. Указ. соч.), усиливает иронию: «румяногубый гигант», «золотоволосый», «пышнощекий» (эти сложные прилагательные напоминают Гомера) был поэтом, и имя его по-гречески означает «принадлежащий бессмертию», тогда как все, что мы узнаем о нем, – это сосредоточенность всех его интересов на вкусной и к тому же дешевой пище.

Арчибальд Арчибальдович . – Прототипом Арчибальда Арчибальдовича называют директора писательского ресторана в «Доме Герцена» Якова Даниловича Розенталя (см.: Мягков Б. Адреса «Мастера и Маргариты» Альм. «Куранты». Вып. II. М., 1987). В сцене полуночного ужина и танцев у «Грибоедова» образ этот как будто соотнесен с образом Воланда на бале весеннего полнолуния, да и сам ужин назван «адом», он открывается кощунственным фокстротом, как и бал сатаны, и в нем звучит трагический лейтмотив («О боги, боги мои…»). Это – характерный булгаковский прием, использованный и в «Белой гвардии», и в «Записках покойника», – фарс мистики, который как бы камуфлирует мистику фарса.

… в «Колизее» … с Театрального проезда … – Театральный проезд (часть проспекта К. Маркса) соединяет Театральную пл. (Свердлова) с Лубянской (Дзержинского). Ресторана с названием «Колизей» не существовало; возможно, Булгаков имеет в виду «Метрополь».

Лаврович . – Автор доносительной статьи, предлагавшей «крепко ударить по пилатчине», ассоциативно вызывает в памяти писателя В. В. Вишневского («лавровишневые капли»), по чьей вине были сняты пьесы Булгакова «Бег» и «Мольер» (см.: Яновская Л. Указ. соч. С. 228). В дневнике Е. С. Булгаковой о Вишневском и Киршоне записано: «Оба – чудовищные фигуры! Это были одни из главных травителей Миши. У них ни совести, ни собственного мнения» (см.: Чудакова М. Жизнеописание… С. 598).

«Аллилуйя!» – Фокстрот «Аллилуйя!» – «музыкальный шарж» американского композитора Винсента Юманса, русский текст Павла Германа, изд. в Ленинграде в 1928 г. В «Мастере и Маргарите» он возникает трижды, и всякий раз связан с инфернальной темой: «полночное видение в аду» в разгар пиршества у «Грибоедова» перед известием о гибели Берлиоза; превращение волшебных червонцев у профессора Кузьмина и великий бал у сатаны. Само название этого фокстрота кощунственно: религиозный порыв, выраженный словом «Аллилуйя!» («хвалите Бога»), оказывается связан с греховной оргией.

Иоганн из Кронштадта . – Прямая ассоциация ведет к протоиерею Андреевского собора в Кронштадте И. И. Сергиеву (1829–1908), слывшему великим проповедником и чудотворцем. Ассоциация более сложная связывает это имя с В. Вишневским, автором сценария кинофильма «Мы из Кронштадта» и доносительных статей на Булгакова.

… не нужна ему никакая телеграмма … не будем больше загружать телеграф . – Эта фраза, возможно, соотнесена со стихами Маяковского: // «…И молниями телеграмм // Мне незачем тебя будить и беспокоить».

Лихачи . – В Москве было три класса извозчиков: «лихачи», владельцы хороших лошадей и рессорных экипажей; «ваньки» – с пролетками без рессор и разбитыми лошадьми и «резвые», занимавшие промежуточное положение. Какое-то время извозчики успешно конкурировали с такси, появившимися в Москве в 1925 г.: в 1928 г. в Москве было около 5 тысяч извозчиков, в 1939 г. их оставалось всего 57; такси в 1935 г. было 459, а в 1940 г. – 4 тысячи.