Йоханнес Йенсен: Йомфру

Прошло несколько лет, и оба они и думать забыли про свадьбу. Двоюродные брат и сестра никогда больше не виделись, но каждый из них жил, каждодневно утешая себя сознанием: «Я не сдамся». Каждый из них питал надежду на то, что теперь-то другой по-настоящему горько тоскует и мучается. И оба утешались решением никогда, никогда не показывать другому, что несчастлив и страдает. Бирте уже успешно занималась своей усадьбой. Но она все больше и больше замыкалась в себе и жила затворницей. Зато юнкер Матиас почти никогда не бывал дома, и двор его был в позорном запустении, строения рушились. В один год зернотак и осталось необмолоченным, оно сгнило в поле, а потом землю вовсе перестали засеивать. Кормить скотину было нечем, и ее становилось все меньше и меньше, а когда юнкер под конец не мог больше получать от нее дохода, он стал стыдиться людей и сидел дома в усадьбе, ничего больше не предпринимая. Он охотился, или лежал в постели, либо проводил время на фьорде. Прислуга постепенно ушла от него; пахотные земли больше не засеивались. Дело кончилось тем, что Северный Страннхольм стал совершенной пустыней, без людей, без скотины. Окрестные земли сами по себе малоплодородны и редко заселены, но все же это было из ряда вон выходящее обстоятельство – подобного никто никогда не видел. Это поражало людей больше всего, и с этого всегда начинали рассказ об истории юнкера. Какое преступление! Разве мало на свете бедняков, без земли, которую они могли бы засеивать, а здесь лежало много тённе [3]земли, не тронутой плугом. Удивительно, как быстро возделанное поле может снова одичать! Вереск наступал на пашни там, где они не были покрыты беспорядочными зарослями мать-и-мачехи, чертополоха и прочих сорняков, которые росли сами собой вперемешку с хлебами. Дорога в усадьбу заглохла, так что теперь дом стоял в

тупике, заросшем дикими травами, словно на заброшенном кладбище. Люди немало толковали об этом запустении, но так как народу вокруг было не так уж и много и люди жили далеко друг от друга, юнкера Матиаса вскоре совсем забыли. Вот так он и жил – единственный человек в опустевшей усадьбе. Под конец он остался совсем один, так как скотины у него тоже больше не осталось. Жил он, промышляя охотой и рыбной ловлей, если это вообще можно было назвать жизнью.

Однажды люди, гнавшие стадо волов по проселочной дороге, увидели странное существо, приближавшееся к ним снизу, с заросших чертополохом полей Северного Страннхольма. Это был юнкер Матиас, похожий на дикаря, с длинными нечесаными волосами и беспорядочной бородой, одетый в старое рваное платье. Он, не говоря ни слова, совершенно спокойно застрелил вола из стада и остался стоять возле него, ожидая, когда стадо пройдет дальше. Погонщики подняли шум, не понимая, в чем дело, но юнкер не ответил ни слова, только пригрозил ружьем, и им пришлось отступить. Юнкер Матиас отрезал кусок мяса от воловьей туши и понес его домой. Два дня спустя в опустевшую усадьбу явились судебные исполнители и застали юнкера дома, он лежал на кровати в единственной жилой горнице. Мокрый земляной пол под ним походил на топь из земли, которую он годами натаскивал на ногах, сырости и заплесневевших растений. Из щелей в потолке свисали вниз длинные корни растений, которые пустили ростки наверху, на крыше.

Окна были затемнены высокой полынью и другими травами, которые росли в усадьбе. Когда юнкер, или, вернее, совершенно неузнаваемый, обросший волосами человек, который когда-то был им, увидел людей и услышал, зачем они явились, он встал и оделся. Он попытался было что-то сказать, но они его не поняли; он разучился и говорить. Но когда его хотели арестовать, он взял ружье и стал объясняться с его помощью. Кончилось тем, что им пришлось уйти. Когда они явились снова с подкреплением, вооруженные, юнкер Матиас исчез. Его следы отыскались несколько недель спустя, в окрестностях Виборга, где на открытой проселочной дороге было совершено разбойное нападение. Вскоре он убил и ограбил какого-то барышника на Коллингской дороге. Это было последнее, что о нем слышали. Он покинул страну.

Тогда Северный Страннхольм разделили на две большие крестьянские усадьбы и заброшенные, заросшие земли снова засеяли. Связь между усадьбами, которые когда-то составляли единое целое, была прервана совершенно. Новые хозяева Северного Страннхольма никогда и словом не перемолвились с йомфру Бирте. Она жила одна, и годы ее не пощадили. Пока она была молода, у нее еще появлялись женихи, но она прогоняла их прочь с насмешками и издевательствами. Потом ее оставили в покое. Она была нелюдимой, с годами ее стали называть Йомфру. Без конца рассказывали о ее чудачествах и нелюбви к людям. Вообще-то, доброй она и в самом деле не была, она не давала своим людям брать больше того, что им причиталось; она строго следила затем, чтобы все было сделано как следует. Она жила в усадьбе, в большой горнице и собрала здесь вокруг себя за долгие годы разных животных: множество мопсов, которые так разжирели от еды и старости, что лежали на подушках, не подавая признаков жизни, облысевших канареек на жердочке и попугаев в железной клетке, целую коллекцию безнадежно глухих кошек. А самым лучшим ее другом была старая овца, которая расхаживала по горнице и блеяла только тогда, когда начиналось новое время года или менялась погода. Давным-давно это была маленькая ярочка, белая, как летнее облачко, и преисполненная такого чувства собственного превосходства, что подпрыгивала на зеленом газоне, отталкиваясь всеми своими четырьмя маленькими ножками. Теперь она была слепа и походила на котомку нищего, набитую шерстью и старыми костями. Под конец овца впала в детство и ее пришлось кормить из бутылочки. Она так состарилась, что на лбу у нее начали расти рога, как у барана, и она, стоило ей проголодаться, умела требовать корм почти человеческим голосом. Никто не должен был подавать виду, что это овца. Многие задумывались над тем, что Йомфру любой ценой поддерживала жизнь в бедном животном. Кто его знает, с кем она заключила союз?! Но когда эта ручная, самая преданная овца наконец сдохла, йомфру Бирте повторила всю историю сначала и «удочерила» весной новую маленькую овечку, которая прожила у нее долгие годы, пока тоже не состарилась и не сдохла.