Редьярд Киплинг - Труды дня

— Десять — шесть — восемь — клянусь Юпитером! Почти одиннадцать — скажем одиннадцать. Передняя лапа, двадцать четыре — пять, семь с половиной. Хвост короткий: три фута один дюйм. Но что за шкура! О Букта! Букта! Скорее людей с ножами.

— Что он, точно умер? — послышался чей-то испуганный голос из-за утёса.

— Не то было, когда я убил моего первого тигра! — сказал Чинн. — Я не думал, что Букта убежит. У меня не было второго ружья.

— Это… Это Заоблачный Тигр, — сказал Букта, не обращая внимания на упрёк. — Он мёртв.

Чинн не мог сказать, все ли бхили, как те, которым привили оспу, так и те, кому её не прививали, залегли в кустах, чтобы посмотреть, как он будет убивать тигра; только склон горы вдруг зашуршал от маленьких людей. Они кричали, пели, топали ногами. И все же, пока он не сделал первого надреза в великолепной шкуре, ни один человек не взялся за нож, а когда стали спускаться сумерки, они убежали от окровавленной могилы, и никакими уговорами нельзя было заставить их вернуться до рассвета. Таким образом, Чинн провёл вторую ночь на открытом воздухе, оберегая труп тигра от шакалов и думая о своём предке.

Он возвратился на равнину, сопровождаемый торжественным пением его армии в триста человек, с оспопрививателем из Маратты, шедшим рядом с ним, и с трофеем в виде плохо высушенной шкуры впереди. Когда эта армия внезапно бесшумно исчезла, словно перепел в хлебном поле, он решил, что находится вблизи цивилизации, и поворот дороги привёл его к лагерю крыла его собственного корпуса. Он оставил шкуру на повозке, чтобы все могли её видеть, и отправился к полковнику.

— Они ни в чем не виноваты! — горячо объяснял он. — В них нет ни чуточки дурного. Они были только испуганы. Я привил оспу всем, и это страшно понравилось им. Что мы делаем здесь, сэр?

— Я и сам стараюсь узнать это, — сказал полковник. — Я не знаю, кто мы: часть бригады или полицейские? Думаю, что должны называться полицией. Как это вам удалось привить оспу бхилям?

— Ну, сэр, — сказал Чинн, — я обдумал все, и, насколько понимаю, я имею какое-то наследственное влияние на них.

— Я это знаю, иначе не послал бы вас, но в чем, собственно, состоит оно?

— Это довольно странная штука. Насколько я могу понять, я — мой воплощённый дедушка и я нарушал мир страны, разъезжая по ночам на пятнистом тигре. Если бы я этого не делал, я думаю, они не восставали бы против оспопрививания, но двух таких событий сразу они не могли вынести. И потому, сэр, я привил им оспу и застрелил своего тигра-коня, чтобы дать им в некотором роде доказательство моего благоволения. Вы никогда в жизни не видели такой шкуры.

Полковник задумчиво теребил усы.

— Ну, черт возьми, — сказал он, — как мне упомянуть об этом в рапорте?

Действительно, в официальной версии о страхе перед оспопрививанием ничего не говорилось о лейтенанте Джоне Чинне и о его божественности. Но Букта знал, и корпус знал, и каждый бхиль в Сатпурских горах знал это.

А теперь Букта страстно желает, чтобы Джан Чинн женился поскорее и передал свою власть сыну, потому что если у Чинна не будет наследников и маленькие бхили будут предоставлены своей фантазии, то в Сатпуре произойдут новые волнения.

— Это официальное объявление?

— Решено признать крайний недостаток припасов в данной местности и устроить вспомогательные пункты в двух округах, как говорят газеты.

— Значит, будет официально объявлено, как только найдут людей и подвижной состав. Не удивлюсь, если снова наступит «Великий голод».

— Не может быть, — сказал Скотт, слегка поворачиваясь в камышовом кресле. — У нас на севере урожай был хороший, а из Бомбея и Бенгалии докладывают, что не знают, что и делать с урожаем. Наверное, все успеют предусмотреть вовремя. Будет только местное бедствие.

Мартин взял со стола «Пионера», прочёл ещё раз телеграмму и положил ноги на стул. Был жаркий, тёмный, душный вечер. Цветы в саду клуба завяли и почернели на своих стеблях; маленький пруд с лотосами превратился в круг затвердевшей глины, а тамаринды побелели от дневной пыли. Большинство посетителей стояло у оркестра в общественном саду — с веранды клуба слышно было, как туземцы-полицейские барабанили надоевший вальс, — или на площадке для игры в поло, или на обнесённом высокой стеной дворе, где играли в мяч и где было жарко, как в голландской печке. С полдюжины грумов, сидя на корточках перед своими лошадьми, ожидали господ. Время от времени какой-нибудь всадник шагом въезжал на территорию клуба и бесцельно слонялся между выбеленными бараками главного здания, в которых помещались меблированные комнаты. Люди жили в них, встречая каждый вечер все одни и те же лица, и засиживались на своей работе в конторах как можно дольше, чтобы избежать этой скучной компании.