Эрих Ремарк - Искра жизни [перевод Р.Эйвадиса]

Причиной возникших недоразумений были те, кого во время бомбежки на заводе разорвало в клочья. Заключенные, правда, изо всех сил старались разложить найденные головы, руки и ноги так, чтобы получился «комплект», но всего найти не удалось. Несмотря на все усилия, двух человек не хватало.

В темноте дело дошло даже до скандала: команды никак не могли поделить некоторые находки, прежде всего, конечно, головы. Каждому блоку хотелось предстать на поверке по возможности в полном составе, чтобы избежать суровых наказаний, полагавшихся за отсутствующих по неуважительным причинам. Поэтому они толкались и рвали друг у друга из рук окровавленные обрубки, пока не раздалась команда «смирно». Старосты блоков не сумели в спешке ничего придумать, и вот теперь не хватало двух тел. Вероятно, бомба разорвала их на мелкие куски, и они — либо улетели за заводскую стену, либо валяются где-нибудь на крышах.

К Веберу подошел рапортфюрер.

— Не хватает уже не двух, а одного с половиной: у русских оказалась лишняя нога, у поляков — рука.

Вебер зевнул.

— Дайте команду провести поименную перекличку и выяснить, кого не хватает.

Ряды заключенных едва заметно покачнулись. Поименная перекличка означала, что придется простоять еще час или два, если не больше — у русских и поляков, которые не знали немецкого, постоянно возникали какие-нибудь недоразумения с именами.

Перекличка началась. Один за другим затрепетали на ветру голоса. Вскоре послышались ругань и удары. Раздраженные эсэсовцы лупили направо и налево, потому что пропадало их личное время. Старосты и капо делали то же самое из страха. То тут, то там валились наземь обессилевшие или сбитые ударом люди; под ранеными все ширились черные лужи крови. Пепельно-серые лица заострились и, казалось, слабо мерцали в густой тьме каким-то могильным блеском. Истекая кровью, они покорно смотрели вверх, на своих товарищей, которые, вытянув руки по швам, не смели помочь им. Непроходимый лес грязных полосатых штанин — для некоторых из них это было последнее, что они видели в этом мире.

Из-за крематория осторожно выползла луна. Она повисла прямо за трубой и некоторое время светила из-за нее каким-то мглистым заревом; казалось, будто в печах жгли духов, и потому из трубы рвалось наружу холодное пламя. Затем она медленно поднялась выше, и тупая труба стала похожа на миномет, который только что выплюнул в небо красное ядро.

В первой шеренге тринадцатого блока, последним с левого фланга, стоял заключенный Гольдштейн. Рядом с ним лежали раненые и убитые из этого блока. Один из раненых, тот, что лежал ближе всех к Гольдштейну, был его друг Шеллер. Краем глаза Гольдштейн заметил, что черное пятно под ногой Шеллера, развороченной осколками, стало вдруг быстро увеличиваться в размерах. Наложенная наспех повязка сползла или развязалась, и Шеллер истекал кровью. Незаметно толкнув стоявшего рядом с ним Мюнцера, Гольдштейн боком повалился на землю, сделав вид, будто потерял сознание. Ему удалось упасть так, что он почти лежал на Шеллере.

Это была опасная затея. Взбешенный блокфюрер бегал вокруг строя, словно злая овчарка. Одного удара его тяжелого сапога в висок вполне хватило бы, чтобы отправить Гольдштейна на тот свет раньше срока. Заключенные, стоявшие поблизости, не шевелились, но все украдкой наблюдали за происходящим.

Блокфюрер со старостой находились в этот момент на другом фланге. Староста о чем-то докладывал эсэсовцу. Он тоже заметил маневр Гольдштейна и старался задержать шарфюрера как можно дольше. Гольштейн отыскал под собой наощупь веревку, которой была закреплена повязка на ноге Шеллера. Он видел прямо перед собой кровь и чувствовал запах сырого мяса.

— Брось… — прошептал Шеллер.

Гольдштейн нашел сбившийся на сторону узел и развязал его. Кровь хлынула еще сильнее.

— Все равно меня ждет «обезболивающий» укол, — шептал Шеллер. — С моей ногой…

Нога держалась лишь на нескольких жилах и лохмотьях кожи. Падая, Гольдштейн сдвинул ее в сторону, и она лежала теперь нелепо, неестественно, с вывернутой стопой, словно у нее вдруг появился третий сустав. Руки Гольдштейна были в крови. Он затянул узел потуже, но веревка опять сползла вниз. Шеллер вздрогнул от боли.

— Брось!..

Гольдштейн еще раз развязал узел. Он ощутил пальцами раздробленную кость. К горлу его подступил комок тошноты. Судорожно глотая, он запустил пальцы в скользкое, кровавое месиво, нащупал веревку, подтянул ее выше и вдруг замер: Мюнцер толкнул его носком башмака в подошву. Это был сигнал опасности. Почти в то же мгновение к нему, злобно пыхтя, подскочил блокфюрер.