Оскар Лутс - Осень

«Гляди-ка, гляди-ка, — Кийр мысленно перескакивает с ноги на ногу. — Я, по крайней мере, волен свободно передвигаться, не надо мне ни перед кем держать ответ, куда я пошел. А тут, в Юлесоо, совсем другой табак, Йоозеп не смеет и шагу из дому сделать, не спросясь у жены. Хи-хи-хи-и! Что за прок ему от этих хором, если он живет здесь как арестант?!»

Гости благодарят за хлеб-соль и прощаются с хозяевами, обещая еще раз заглянуть… если не раньше, то на обратном пути в город непременно.

— Добро! — Тоотс сердечно пожимает руку каждому из уходящих. И при этом тихо говорит Паавелю: — Небось тогда обговорим и то самое, о чем у нас недавно шла речь.

Даже и Либле пытается встать из-за стола и произнести какие-то слова, но расслабленно шлепается назад на стул, бормоча что-то невнятное.

— Ну так всего наилучшего, мои господа! — торжественно произносит Георг Аадниель Кийр, когда путешественники поравнялись с жилищем старого портного.

— И доброго вам пути!

— Как?! — восклицают остальные, останавливаясь. — Разве дальше не пойдете? В Паунвере?

— Нет, нечего мне туда идти. Я поразмыслил и пришел к выводу: лучше зайду погляжу, что поделывает мой старикан и братишка.

— А к школьному другу Тыниссону? — осведомляется и капитан, не без задней мысли.

— К Тыниссону?! — Лицо Кийра вспыхивает огнем, и нижняя губа начинает трястись. — Скорее я навещу старого черта и его семерых подмастерьев, чем эту лживую жирную утробу, что пытается заживо содрать с меня шкуру. Передайте ему от моего имени мое глубочайшее презрение и проклятие. Да изничтожится его скот, его поля и он сам!

— Ог-го-о! — Горожане смотрят на Кийра широко раскрытыми глазами.

— Какой ужас! — Арно Тали отступает на два-три шага. — Пойдемте отсюда!

— Да, да, доброго пути! — Кийр тоже пятится, приподнимая свою шляпу с узкими полями. — И пусть Тыниссон свернет себе шею!

— Слышали? — спрашивает Леста, когда путники отходят на некоторое расстояние от домика портного.

— Как же не слышать! — отвечает Паавель. — А ведь и мне тоже довелось иметь дело с этим господином, правда, все происходило более или менее прилично. Но очень возможно, мне с ним и еще придется встретиться на дедовой почве… А именно по поводу хутора Пихлака. Посмотрим, как тогда дело обернется.

— Думаю, все пройдет достаточно гладко, — предполагает Киппель. — Кийр хочет от хутора избавиться.

— Откуда вы знаете?

— Он сам мне сказал.

— Гм… Но прежде необходимо выяснить, какой песней встретит меня Тыниссон. Боюсь, эта кийрова брань — плохое предзнаменование.

— Пустое! — возражает Леста. — Кого же Кийр не костит? Думаете вам самому не достается… хотя и за спиной?

— Что он делает за моей спиной — от этого мне ни жарко ни холодно, но… Вообще-то там будет видно! Но взгляните вперед, мои господа! Мне все время кажется, будто не мы приближаемся к Паунвере, а само Паунвере идет нам навстречу. Особенно быстро шагает церковная колокольня.

— Вполне возможно, — соглашается Леста, — и сама церковь, и колокольня перестроены и теперь им из-за их внешнего вида нет нужды опускать глаза ни перед своими прихожанами, ни перед людьми пришлыми. Даже пастор — новый, только кистер и звонарь прежние, но похоже, и они тоже нуждаются в ремонте. Вы же видели до какого состояния дожил Либле.

— Да, он очень состарился, даже одряхлел, — Тали качает головой. — Так жаль его!

— Еще бы! Он ведь с незапамятных времен был твоим большим другом.

— Я хоть и весьма поверхностно знаю паунвереское житье-бытье, — произносит капитан Паавель, кашлянув. — Но все-таки в свое время кое-что слышал… когда еще там, в Пихлака, жил. Скажем так: звонарь Либле — какой он ни есть — все же выносит свои невзгоды и муки сам, тогда как кистер, по слухам, кое-кого здесь, как принято говорить, подвел под монастырь, между прочим, и нашего общего друга Йоозепа Тоотса.

— Интересно, каким образом?

— Через векселя. Подпись поручителя и так далее…

— Кто это вам рассказывал? Тоотс, что ли?

— Нет, Тоотс об этом и словом не обмолвился. Говорили в лавке, на маслобойне и… да мало ли любителей почесать языком — хоть в деревне, хоть в городе. Всюду так и смотрят, как бы поперемывать косточки своим ближним… словно бы сами лучше. Да что говорить о Тоотсе! Тоотса под монастырь подвести трудновато: под ним, как вы сами видели, твердая почва, да еще и проворная жена в доме, ему не так-то просто ножку подставить; речь — о тех, других, кто теперь чешет себе в затылке, и не только в затылке. Я не очень-то доверяю каждому встречному-поперечному, однако в одном уверен: если тут, в Паунвере, кто и должен отправиться в ремонт, так в первую очередь кистер. Что же до звонаря, этого старикашки — он и без того вскоре отойдет туда… ну, туда, куда отходят, и станет звонить по нам, когда мы сами туда отправимся. А что все мы отправимся туда — в этом можете быть уверены, мои господа и благодетели, даже мой отец не остался здесь, хотя шел по жизни с Библией в одной руке и с трубкой в другой. — И уже совсем иным тоном капитан продолжает: — Господин Киппель, есть ли у нас еще что-нибудь в недрах вашего рюкзака?