Оскар Лутс - Осень

— Второй минус, — бормочет капитан.

— Нет, пусть все так, — произносит Леста, кашлянув, но я поражаюсь твоей предприимчивости и смелости, дорогой школьный друг. И у меня тоже есть своя доля предприимчивости, но взяться за такое большое дело — нет! Так высоко взлететь я не в состоянии.

— Ох, дорогой Леста, об этом можно бы много чего порассказать. Ну да ведь я уже и рассказывал.

Яичницу с ветчиной приносят на стол, она пахнет так соблазнительно, что у всех текут слюнки. Только душа Кийра исходит желчью: смотри-ка, сколько всего съестного опять уплывает… просто так… ни за понюшку табаку.

— Спасибо, хозяюшка! — восклицает Паавель. — Это как раз то самое, чего в данный момент жаждут наше сердце и душа. Теперь быстренько под закуску еще по доброму глотку, тогда… Ох, простите! Пусть все же и сама хозяйка за стол сядет, тогда все будет, как надо.

— Ну куда мне! — Хозяйка нарезает для стола хлеб.

Но хотя бы вот это питье она должна отведать, тут ей не отвертеться.

— Ай-ай! — внезапно восклицает Киппель и поднимает вверх мизинец. — Чуть было не забыл…

Предприниматель выходит из-за стола, роется в своем рюкзаке, извлекает оттуда маленькую плиточку шоколада и, галантно поклонившись и щелкнув каблуками своих шикарных бахил, подает ее хозяйке. — Это специально для вас!

— произносит он с мягкой улыбкой, и кажется, будто при этом улыбается даже его борода; в лучах солнца белые пряди, которые уже никогда не изменят своей окраски, отливают синевой.

Киппель возвращается на свое прежнее место, и в передней комнате хутора Пихлака воцаряется почти полная тишина — до тех пор, пока гости не утоляют первый голод.

— Вообще-то я предложил бы вам чего-нибудь и посущественнее, — первым подает голос Кийр, — да нечего предложить в теперешнее время года. Если господа желают, я распоряжусь приготовить еще вторую порцию этого же блюда. Распорядиться?

— Нет, нет! — отвечают гости вразнобой. — Достаточно! Затем уже один Паавель убежденно добавляет:

— Достаточно, достаточно! Если мы наедимся сверх меры, мы не сможем идти. А нам сегодня надо еще одолеть порядочное расстояние. Перво-наперво — до Тоотса, оттуда — в Паунвере, а там и еще дальше. Вместо того, чтобы наедаться себе во вред, я кое-что скажу тебе, Георг Аадниель. Готов ли ты выслушать?

— Почему бы и нет! Говори же, говори, дорогой друг!

— Видишь ли, братец, из твоего рассказа касательно Пихлака я уловил два минуса. Их, разумеется, больше, но достаточно и двух.

— Ну и что дальше?

— Продай мне обратно хутор.

— К-как-кой хутор?

— Ну, этот же самый — Пихлака.

— Гм… гм… Все время мы вели серьезный разговор, теперь, поди, он так и норовит обернуться издевкой. Если бы такую байку завел какой-нибудь Тоотс, тогда еще куда ни…

— Нет, дорогой друг, я не собираюсь над тобой издеваться. А если бы и собирался, то хуже всего пришлось бы мне самому: глядите-ка, описал где-то там круг, ничего лучшего не нашел и теперь вернулся назад выпрашивать свой прежний хутор.

— Гм! И впрямь, не успел ты его продать, как уже хочешь купить обратно!

— Да, такова жизнь: сегодня она поворачивается к тебе одним боком, завтра другим.

Кийр впадает в глубокое раздумье и в еще более глубокое сомнение. — Гм… — наконец он оживляется. — Все возможно, но об этом поговорим осенью. Я купил этот хутор осенью, и если я его продам — если я вообще стану его продавать! — так тоже только осенней порой.

— Хорошо! Я бы на твоем месте поступил точно так же Не думаешь же ты, в самом деле, будто я уже с прибыл сюда готовым покупателем? Нет мысль о покупке явилась ко мне лишь сию минуту, во время нашего разговора.

— Господин Паавель! — Предприниматель Киппель зажигает погасшую сигару.

— Что вы станете делать с хутором? Мы ведь имели намерение…

— Погодите, погодите, господин Киппель! — Капитан машет рукой. — Об этом мы еще успеем поговорить, у нас впереди длинная дорога. Тем более, что теперь нам остается только одно: айда в путь, мои господа!

— Я ничего не имею против этого, — поддерживает его Леста. — Мои глаза увидели то, что они увидели и теперь я могу с миром удалиться. Как ты думаешь, Тали?

— Я совершенно согласен — в путь!

— А ты все молчишь, молчишь, — тихонько укоряет его Леста, — будто на похоронах! Погоди, я пожалуюсь Тоотсу, небось, мы воскресим тебя к жизни.

И вот уже капитан Паавель начинает командовать. Кажется, будто от выпитого коньяка он в конце концов протрезвел.