Гийом Аполлинер - Убиенный поэт

— Ее здесь нет, мой нос учуял бы ее, нервы бы затрепетали, глаза бы ее увидели.

Он пересек город, миновал пешком укрепления и, словно подгоняемый сильным течением, двинулся вниз по широкой дороге вдоль правого берега Рейна. А Тристуз и Папонат, действительно приехавшие в Кельн двумя днями раньше, купили автомобиль и в нем продолжили свое путешествие; они ехали по тому же правому берегу Рейна в сторону Кобленца, и Крониаманталь шел за ними по следу.

* * *

Наступила Рождественская ночь. Старый философ, раввин из Доллендорфа, подойдя к мосту, соединяющему Бонн и Бойель, был сбит с ног жестоким порывом ветра. Бушевала снежная буря. Шум урагана заглушал рождественские песни, но тысячи зажженных елок сверкали огнями за окнами домов.

Седой еврей ругался:

— Kreuzdonnerwetter [Тысяча чертей (нем.)], плакал по мне «Хен-хен»!.. Мороз, дружище, ты ничего не сделаешь моему потрепанному, но крепкому телу, дай мне спокойно перейти этот старый Рейн, буйный, как тридцать три буяна. Дай мне добраться до этой доброй таверны, куда ходят боруссы. Что мне надо? Всего лишь напиться в компании святош, при чем за их счет, как истинному христианину, хоть я и еврей.

Шум урагана усилился, послышались странные голоса. Старый раввин вздрогнул и поднял голову, восклицая:

— Donnerkeil! [ Проклятье! (нем.).] Ой, вей! Чш-чш-чш! Эй! Скажите, вы, там вверху,— вы бы очень правильно сделали, если бы вернулись к своим обязанностям, вместо того чтобы донимать весельчаков, которых судьба заставляет бродить в такие ночи... Эй! Женщины, вы что, вышли из-под власти Соломона?.. Цейлом Коп! Мейкабл! Фарвашен Поним! Бехайме! Вы хотите помешать мне опрокинуть рюмочку-другую превосходных мозельских вин с господами студентами из Боруссии, а ведь они так счастливы чокнуться со мной ради моей науки, которая всем хорошо известна, и ради моего неподражаемого лиризма, не говоря уже о моих колдовских и провидческих способностях.

Проклятые ведьмы! Знайте, что я бы еще выпил и рейнских вин, не считая французских! Я бы не преминул, подружки, откупорить в вашу честь шампанское! В полночь, когда делают Christkindchen, я бы уже оказался под столом и проспал бы по крайней мере до конца попойки... Но ветры словно с цепи сорвались в эту ангельскую ночь... Это не ночь, а какой-то ад!.. Не забудьте, что сейчас алкионины дни... и когда становится тихо, кажется, что вы вцепились друг дружке в волосы, милые дамы... Чтобы развлечь Соломона, ясное дело... Herrgottsocra2... что я слышу?.. Лилит! Нехама! Агарь! Махала! Ах, Соломон, ради твоего удовольствия они уничтожат всех поэтов на этой земле.

О Соломон! Соломон! Весельчак, тебя забавляют эти четыре ночных призрака, что направляются с Востока на Север... Ты хочешь моей смерти, царь, ибо я тоже поэт, как все еврейские пророки, и пророк, как все поэты.

Прощай, сегодняшняя попойка... Старина Рейн, мне придется повернуться к тебе спиной. Пора готовиться к смерти и нужно продиктовать мои последние лирические пророчества...

Раздался неслыханный грохот, подобный раскату грома. Старый провидец поджал губы и, покачав головой, посмотрел вниз, а потом наклонился и почти приник ухом к земле. Выпрямившись, он пробормотал:

— Сама земля отказывается от невыносимого общения с поэтами.

Затем он отправился в путь по улицам Бойеля, оставив Рейн за спиной.

Когда раввин перешел железнодорожные пути, он очутился на развилке двух дорог, и, пока размышлял, какую выбрать, вновь случайно поднял голову. Перед ним оказался молодой человек с чемоданом в руке; юноша шел из Бонна. Старому раввину он был незнаком, и еврей окликнул его:

— Вы сошли с ума, сударь, что это вы путешествуете в такую погоду?

— Я спешу по следу, — ответил незнакомец, — по следу за утраченным.

— Чем вы занимаетесь? — вскричал еврей.

— Я поэт.

Провидец топнул ногой и от жалости, которую тот у него вызвал, стал нещадно проклинать удаляющегося молодого человека. Опустив взгляд и не обращая больше внимания на поэта, он стал разглядывать указатели на столбах, чтобы выбрать дорогу. И с ворчанием пошел прямо.

— Какое счастье, что ветер стих... хоть идти можно... Сначала я подумал, что он пришел, чтобы убить меня. Да нет, он, наверное, умрет раньше меня, этот поэт, который даже не еврей. Ну что ж, прибавим шагу, веселей, нужно приготовить себе славную смерть.

Старый раввин пошел быстрее; в своем длинном лапсердаке он казался привидением, и дети, которые возвращались с елки и несли в руках фигурки ангелочков, обходили его с криками ужаса и долго кидали камни ему вослед.