Жорж Санд - Вальведр [современная орфография]

Дом семьи Обернэ представлял из себя смягченный и несколько тронутый современностью тип этой почтенной и серьезной жизни. Главы семейства, а также их дети и их близкие друзья, протестовали против преувеличения внешней суровости. Слишком ученый для того, чтобы быть фанатиком, профессор следовал культу и обычаям своих предков, но его образованный ум далеко проник в мир изящного и прогресса. Его жена, гораздо более хозяйка, нежели ученая женщина, питала тем не менее столько же почтения к науке, как к религии. Достаточно было того, чтобы Обернэ предавался известным занятиям, и она смотрела сейчас же на эти занятия, как на самые важные и самые полезные в жизни честного человека, а когда этот глубокоуважаемый муж, желая отдохнуть от трудов, просил окружить себя некоторой непринужденностью и веселостью, она наивно стремилась удовлетворить его желание, убежденная, что трудится во славу Божию, раз она трудится для него.

Несмотря на временное отсутствие их детей, эти старые супруги показались мне чрезвычайно любезными. В них ничто не отзывалось часто встречающейся в провинции узостью взглядов. Они интересовались всем и не чуждались ничего. Они вносили даже в это некоторое кокетство, и их ум можно было сравнить с их домом, просторным, чистым, строгим, но оживленным прекраснейшими цветами и величественным видом озера и гор.

Дочери их, Аделаида и Роза, поехали навестить свою тетку, жившую в Морж. Мне показали портрет маленькой Розы, нарисованный ее сестрой. Рисунок был прелестен, молодая головка очаровательна, но портрета Аделаиды не было.

Меня спросили, помню ли я ее. Я смело отвечал, что да, хотя воспоминание это было во мне весьма смутно.

— В то время ей было только пять лет, — сказала мне г-жа Обернэ. — Вы понимаете, что она с тех пор сильно изменилась! Однако она пользуется репутацией красивой девушки. Она похожа на своего отца, который весьма недурен для своих 55 лет. Роза менее хороша, она похожа на меня, — прибавила, смеясь, славная женщина, еще свежая и красивая, — но ее годы такие, что она еще может похорошеть!

Анри Обернэ уехал с одним домашним другом в естествоиспытательский объезд. В эту минуту он исследовал область Розовой горы. Мне показали недавно полученное от него письмо, в котором он с таким энтузиазмом описывал окружающие его ландшафты, что я решился присоединиться к нему. Уже привыкший к горам и говоривший на всех пограничных наречиях, он мог быть для меня превосходным проводником, а мать его уверяла, что он сможет с большим удовольствием руководить моими первыми экскурсиями. Он меня не забыл, он всегда говорил обо мне с искренней любовью. Г-жа Обернэ знала меня так, точно никогда не теряла меня из виду. Ей были знакомы мои наклонности, мой характер, и она помнила мои детские прихоти, о которых рассказывала мне самому с прелестным добродушием. Видя, что Анри внушил своим родным любовь ко мне, я справедливо заключил, что он меня в самом деле любит, и моя давнишняя привязанность к нему пробудилась вновь. Проведя сутки в Женеве, я осведомился хорошенько, где именно я могу найти его, и отправился к Розовой горе.

Вот теперь, читатель, не следует идти за мной с путеводителем в руках. Я буду называть памятные мне местности первыми приходящими мне на ум именами. Я обещал тебе не путешествие, а любовную историю.

У подножия гор со стороны Швейцарии находится маленькая деревушка имени св. Петра. Там я и нашел Анри Обернэ. Он намеревался прожить здесь неделю, так как его спутник хотел исследовать ледники. Деревянный дом, в котором они поселились, был вместителен, живописен и удивительной чистоты. Мне тоже нашлось место, ибо это было нечто вроде гостиницы для туристов. Я и теперь еще вижу перед собой грандиозные пейзажи, расстилавшиеся перед глазами со всех сторон внешней галереи, увенчавшей этот красивый швейцарский дом.

Огромная группа скал защищала деревушку от восточного ветра и лавин. Это природное укрепление составляло как бы пьедестал, совершенно голый, но зеленый как изумруд и усеянный стаями гор. От подножия дома шел цветущий луг, круто спускавшийся к ложу шумного и гневливого потока, в который впадали гордые и бешеные водопадики, сбегавшие с противоположных нам скал. Эти скалы, на вершинах которых начинались ледники, располагавшиеся сначала тесными переходами, а потом обширными ослепительными аллеями, составляли первый фундамент ужасающей громады Розовой горы. Вечные снега этой горы выступали еще оранжевым кармином на кебе, когда долина тонула уже в голубом вечернем сумраке.