Нино Палумбо - Заплесневелый хлеб

Он стал присматриваться к фасадам домов. Чуть подальше, между двумя балконами, он заметил еще одну такую же голову, потом еще. Принялся считать. Одна, две, три, четыре — он вытягивал шею, ухватившись за перила, стараясь увидеть их все. Вон там еще одна, и еще — пять, шесть. Он считал вслух и уже не боялся этой головы, нарисованной черной краской, но все же старался побыстрее отвести от нее взгляд.

Мать открыла балконную дверь и велела ему идти в комнату, но он не двинулся с места и показал ей нарисованную на стене голову. Она крепко схватила его за руку и с силой втащила в комнату.

— Что ты там разглядываешь?! — кричала она, закрывая за собой дверь.

— А что? Кто это такой? — спрашивал он. — Еще вчера ничего не было.

— Не твое дело. Они всегда там были.

Мальчик промолчал, но он был уверен, что мать говорит неправду. Они вошли в кухню. Мельком взглянув, в порядке ли его одежда, мать велела ему идти в мастерскую к отцу.

Он быстро сбежал по лестнице, но, выйдя на улицу и завернув за угол, решил поближе взглянуть на головы у ворот. Они были совершенно одинаковые, нарисованные черными чернилами, глаза — грязно-белые просветы фасада дома — смотрели все же очень внушительно, вселяя страх. Внизу было написано все то же коротенькое слово, которое ему никак не удавалось прочесть целиком.

Минуту спустя он инстинктивно обернулся и взглянул на свой балкон. Мать, наполовину скрытая дверью, жестом показала, что ожидает его по возвращении домой. Он понял, что сделал что-то недозволенное, опустил голову и бросился бежать к мастерской.

Против обыкновения он застал отца не за работой, тот сидел с двумя мужчинами, которых Марко никогда прежде не видел. Войдя, он взглянул на отца, потом на этих двух уже пожилых людей.

— Вот мой сын, — сказал отец, — один из пятерых. Старший.

Посетители едва взглянули на него, но изобразили на лице улыбку. Немного поколебавшись, отец сказал:

— Побудь около мастерской и не входи, пока я тебя не позову.

Марко был очень озадачен этим распоряжением. Опустив голову, он вышел. Он встал около входа в мастерскую так, что, глядя на улицу, мог слышать, о чем говорит отец. Правда, всего он не улавливал, потому что временами отец говорил совсем тихо, и вовсе не слышал того, что отвечали те двое, обращавшиеся к отцу на «ты».

— После полуночи… — рассказывал отец. — Нет, пожалуй, в час. Их было несколько человек. На улицу падал свет… Нет, было уже темно… С лестницами. Я слышал шум. Может, это те же самые… Наверное, они забрали его немного раньше. Сегодня в шесть утра мне сказала об этом его жена. Нет, она к нам не заходила. Я только открыл балкон, поглядел и сразу все понял. Посмотрел на их окно и увидел, что за ним прячется его жена. Она знаками объяснила мне, что ее избили, а его увели с собой.

Двое что-то спросили, и отец ответил:

— Нет, особого шума не было: слышался смех, разговоры. Я хотел было спуститься, но жена принялась плакать. Мастро Паоло дежурил на таможне… Ведь у меня пятеро детей! Да и что здесь поделаешь?..

Его опять о чем-то спросили.

— Да, как дона Микелино, — ответил отец.

Дон Микелино?! Мальчик помнил его. Уже несколько месяцев его не было видно. Он тоже жил неподалеку от них. От черной, всегда опрятной сутаны фигура его казалась еще более тощей, а большие глаза и костлявый чисто выбритый подбородок становились особенно заметны. По вечерам он иногда приходил к отцу с кем-нибудь из своих друзей. Мать говорила, что монсеньер архиепископ запретил ему служить мессу в церкви. Может, это просто была зависть какого-нибудь другого священника. Дон Микеле по-прежнему жил в мрачной и тесной комнатке вместе со своей служанкой и продолжал носить сутану и шляпу священника.

Дои Микеле был большим другом отца и мастро Паоло, но, когда они собирались вместе и начинали свои разговоры, мать отсылала спать и Марко и всех его братьев. На кухню доносились только отдельные слова.

— Его отправили в… — сказал один из мужчин. Марко не понял, куда именно.

Он услышал, что они встают.

— Если будешь в Мольфетте, заглядывай к нам.

Они попрощались и вышли. Один пошел направо, другой — налево. Марко вернулся в мастерскую. Отец уже засучивал рукава, собираясь приступить к работе. На сына он даже не взглянул. Вот так же и сейчас он торопливо шагает, глядя в землю.

— Свернем сюда! — вдруг сказал отец, кивнув на какую-то улицу. Но тут же переменил намерение и вернулся назад.

— Еще полсотни метров… и мы будем уверены, что идем правильно. Ты смотри повнимательней. Запоминай улицы. Мы уже опаздываем. А ведь теперь все зависит от него. — И он опять надолго замолчал.