Нино Палумбо - Заплесневелый хлеб

— Вон по той! — ответил Марко, указывая на улицу справа от Префектуры.

— И надо же было нам угодить сюда именно сейчас!

Чем ближе они подходили к площади, тем громче звучали голоса, но около самого треножника, поддерживающего жертвенную чашу, подвешенную на огромных кольцах, народу было не так уж много.

Время от времени кто-нибудь из толпы — мужчина или женщина — всходил по трем-четырем деревянным ступеням, покрытым дорожкой, и опускал что-то в чашу жертвенника.

— «Золото — родине!» — проворчал отец. — Глупцы, темные люди! Идем отсюда! — сказал он, переходя на другую сторону корсо, где дома были более старинные. — Они вернутся домой и наденут на палец другое кольцо! Полюбуйся на них!

Теперь и Марко стало ясно, что тут происходит. В «День обручального кольца» надо было явиться на площадь Префектуры и пожертвовать свое кольцо родине, то есть дуче, на войну с Абиссинией, в ответ на экономические санкции, предпринятые Лигой Наций, о которых кричали огромные светящиеся буквы на виа Спарано, слепя глаза прохожим, одурманивая их.

Он посмотрел на руку отца. Кольца на ней уже не было, но мальчик понял, что если бы оно и было, отец не бросил бы его в этот громадный жертвенник, у подножия которого стояли в почетном карауле четыре «балилла», четыре «авангардиста» и четыре солдата фашистской милиции.

Чем ближе они подходили к этому месту, тем сильнее становилось возбуждение толпы. Однако многие стояли в стороне и только наблюдали за происходящим. Лица у них были невозмутимые, по ним трудно было понять, доставляло ли им удовольствие это зрелище. Пожалуй, что и доставляло. Ожидающих очереди выполнить свой долг было немного. Они сначала подходили к столу, за которым сидели фашистские главари в парадной форме, записывались у них, получали клочок бумаги в качестве квитанции и железное кольцо взамен своего. Потом всходили на возвышение под ритмичный стук карабинов, которыми им отдавали честь «гвардейцы дуче».

— Золото — родине! — опять проворчал отец. — Вот до чего он нас довел!

Марко невольно оглянулся. Но никто не слышал слов отца. На этой стороне улицы вся стена тоже была увешана лозунгами, призывающими горожан выполнить свой долг итальянцев и фашистов. Лозунги перемежались с изображениями дуче, с его квадратной челюстью и величественным отсутствующим взглядом, сидящего верхом на коне. Подняв глаза, Марко увидел на стене полувыцветшую черную голову. Эта черная голова и голова всадника с квадратной челюстью, несомненно, принадлежали одному и тому же человеку, и мальчик внезапно вспомнил черные силуэты, которые видел несколько лет назад на стенах своего родного городка. Это тоже был дуче!

Несколько лет назад. Да, конечно, это было утром, ранним утром. Часов в восемь, не позже. Солнечные лучи еще не достигли балкона, где мать оставила Марко, закрыв за собой стеклянную дверь, чтобы он не мешал ей убирать комнату.

Он был еще маленький и не доставал до перил, но зато мог смотреть на улицу и на балконы домов напротив. Почти все двери, ведущие на балконы, были раскрыты, а на перилах были развешаны простыни и одеяла.

Ему могло быть лет шесть-семь, и, вероятно, это было воскресным утром, летом, иначе он сидел бы за школьной партой. Ему нравилось стоять на балконе. Отсюда можно было видеть все происходящее на улице. Вскоре он стал разглядывать соседские балконы и внезапно был поражен, увидев на стене противоположного дома черную лысую голову в круглом медальоне. Глаза смотрели сурово и угрожающе. Он был уверен, что еще несколько дней назад этой головы там не было, и стал внимательно ее рассматривать. Он не знал, кого она изображала, и удивился, что она так неожиданно появилась. Мальчик заметил, что под медальоном было что-то написано, и попытался прочесть «dux» [6] Вождь (лат.). . Но не сумел. Он знал буквы «d» и «u», но на третьей букве споткнулся. Посмотрел сквозь балконную дверь, чтобы позвать маму и показать ей эту странную голову, но стекла отсвечивали и он ничего не увидел. Тогда он опять стал смотреть на прохожих. Но глаза его то и дело устремлялись к изображенной на стене голове. Он не хотел себе признаться, что этот взгляд, который, казалось, был направлен прямо на него, внушал ему страх, и все же не мог его долго выдержать, опускал глаза на надпись и останавливался, прочтя только «du».

Немного погодя он заметил, что по обеим сторонам ворот на высоте человеческого роста были нарисованы точно такие же головы и с той же надписью. Еще вчера их не было — он готов был поклясться! Он спрашивал себя, когда их успели нарисовать, как сделали такими похожими одна на другую и кого все они должны изображать. Он никогда не видел никого, кто напоминал бы этого человека.