Лесли Хартли - По найму

Ледбиттеру почти удалось убедить себя списать леди Франклин, как списывают убытки, которые уже нельзя возместить. Так, собственно, дело и обстояло. Леди Франклин была его лучшим клиентом, потеряв которого он тем самым потерял регулярный и очень неплохой заработок. Получив от нее чек в конверте, собственноручно ею надписанном, он простил ей горькую обиду, что нанесла она ему на обратном пути из Винчестера (тем более горькую, что леди Франклин не пощадила его мужского самолюбия). Но его профессиональная гордость по-прежнему страдала от потери клиента. Он все подсчитал: исходя из тех денег, что ежемесячно приносили ему поездки с леди Франклин, ему пришлось бы прокататься с ней целых шесть лет, чтобы заработать столько, сколько он получил от нее тогда в подарок. Но подарки, как известно, не облагаются налогами. Стало быть, даже не шесть лет, а десять! Ничего себе подарочек! Об одном он, однако, старался не думать, хотя это у него плохо получалось: какие поистине безграничные возможности открывались бы перед ним, если бы военные действия, предпринятые им по дороге из Винчестера, увенчались успехом.

Время от времени он спрашивал себя: почему он решился на такую авантюру, ведь по натуре своей он не был игроком. Он не признавал никаких азартных игр — даже футбольного тотализатора. Он говорил, что азартные игры придуманы для дураков, и прекрасно обходился без подобных стимуляторов — разве что время от времени позволял себе пропустить стаканчик-другой. Работа поглощала его целиком, кроме нее, он не нуждался ни в чем, если, конечно, не считать того, что порой испытывал настоятельную потребность затеять ссору, — ощущение, что вокруг враги, служило для него источником жизненной энергии. Если дело доходило до конфликта, он, как и подобало старому солдату, был внезапен и беспощаден. Простив леди Франклин обиду, он в каком-то смысле изменил себе: стоило уйти ненависти, как жизнь сделалась вялой и унылой. Вообще-то он всегда умел контролировать свои эмоции и не позволял, чтобы из-за них страдал его карман: мало кто подозревал, какие демоны таились в его душе. Клиент всегда прав — если, конечно, трезв и не грубит. Клиенты — «они» — не могли вывести его из равновесия; относясь ко всем ним с одинаковым безразличием, он рассматривал своих пассажиров, как иной врач пациентов — в виде материала, точки приложения своего профессионального мастерства.

Но если так, то почему же он затеял этот эксперимент с леди Франклин? Он и сам не мог понять себя.

Тем временем его пассажиры, исчерпав тему леди Франклин, говорили о себе и каких-то своих знакомых, которых Ледбиттер не знал. Он слушал вполуха. Почему они не поженятся? Нет денег? Констанция, наверное, работает секретаршей — как и большинство незамужних женщин такого типа, да и замужних, впрочем, тоже. Правда, секретарши обычно не пользовались его машиной. За этот пикничок — машину и обед — платит, между прочим, леди Франклин! Как ни странно, но опять он работает на нее — тут Ледбиттер усмехнулся: о чем бы он ни задумывался, забыть о работе не удавалось.

Это случилось сразу после полуночи. Ледбиттер только что вернулся домой. Встал он в тот день в половине шестого, надо было отвезти пассажиров в аэропорт, — и к вечеру очень устал. Он бы ни за что не сознался в усталости даже самому себе, но чувствовал, что дело неладно хотя бы потому, что старался не смотреть на свое отражение в стекле, боясь увидеть предательские круги под глазами. Возвращаясь из ванной в свою спальню-гостиную, где днем дежурил его секретарь и где сам он в те редкие минуты, когда бывал дома, принимал пищу (готовила ему квартирная хозяйка), он включил свет и на какое-то мгновение увидел четыре четких силуэта — женщину и троих детей. Женщина чем-то походила на леди Франклин. «Что им тут понадобилось?» — удивился он, но видение тотчас исчезло, и он остался совсем один в ярко освещенной комнате, где стояли два кресла со знакомой обивкой — по светло-коричневому фону темно-коричневые прямоугольники. Он сел в одно из них и, не успев коснуться головой спинки, задремал. Ему приснился сон: он сидит в кресле, а вокруг суетятся его домочадцы. Видя, как он устал, жена шикает на детей, чтобы те не шумели, а они ходят вокруг него на цыпочках с застывшими лицами, словно улыбки или поднятые брови могут произвести шум. Наконец он немного пришел в себя, и жена стала рассказывать домашние новости, он же слушал, затаив дыхание: все это ведь потом придется пересказывать леди Франклин. Но как ни старался он понять, что говорила жена, ничего не получалось, и это его страшно раздражало. «Ну-ка, давай все сначала!» — распорядился он (с женой он особенно не церемонился), но по-прежнему ее слова не доходили до его усталого сознания, что вызвало у Ледбиттера приступ ярости. Обессилевший и расстроенный, он попытался еще раз с головой окунуться в пучины сна, но его неудержимо влекло на сушу яви — он проснулся, все еще оставаясь во власти образов, навеянных сном, который, казалось, сулил исполнение его желаний, только непонятно, каких именно. Потом его обдало холодом реальности, и он почувствовал себя горько обманутым. Он посмотрел на часы: половина третьего, давно пора раздеться и лечь в постель, но, с другой стороны, зачем? — ведь в пять утра все равно вставать. Надо было срочно что-то решать, но решать ничего не хотелось, и, главное, ничего не хотелось решать в одиночку. Было уже три часа, когда он завел будильник и вытянулся под одеялом.