Лесли Хартли - По найму

— Может быть, — сказала леди Франклин, по-прежнему находясь во власти своего демона-мучителя, с удивительной изобретательностью выдумывавшего для нее новые терзания, — но это сравнение не совсем удачно. Ваша профессия неразрывно связана с риском (в эту минуту только благодаря сноровке Ледбиттера они избежали столкновения со встречным автомобилем), а кроме того, у вашей жены и так хватает забот. Я же, согласитесь, не могу отговориться занятостью. Просто я пошла в гости, в то время как была обязана...

— Да ничего вы не обязаны! — поспешно перебил ее Ледбиттер, чтобы отвлечь от мрачных мыслей. — Если б вы могли сейчас спросить вашего мужа, он бы наверняка сказал: «Я прекрасно провел время в твое отсутствие, только сердце вот подвело». Знаете, как бывает с машиной — все вроде бы нормально, вдруг бац! — сгорел карбюратор — разве можно это предугадать? В общем, я обязательно сказал бы своей жене что-то в этом роде, а она, между прочим, любит меня не меньше, чем другие жены своих мужей.

— Не сомневаюсь, что она говорила вам об этом, — пробормотала леди Франклин, снова погружаясь в пучины раскаяния.

— Пару раз я слышал от нее что-то в этом роде, но не каждый Божий день твердить одно и то же! Я бы просто на стенку полез! Мужчинам вообще становится не по себе, когда им то и дело объясняются в любви — сам даже не знаю почему.

Эти слова застали леди Франклин врасплох. До сих пор ей казалось что она самым тщательным образом изучила все, что имело хоть малейшее отношение к ее трагедии, но ей и в голову не приходило, что Филиппу было бы неприятно услышать, что она его любит. Не может быть! Неправда! Печаль и раскаяние сплотили ряды и совместными усилиями навели порядок.

— А вы ей об этом когда-нибудь говорили? — робко осведомилась леди Франклин.

— Кому, миледи? — не понял Ледбиттер, за то время, пока леди Франклин предавалась молчаливому самобичеванию, начисто утерявший нить разговора.

— Вы когда-нибудь говорили вашей жене, что любите ее? — выдавила из себя леди Франклин.

— Еще бы! — равнодушно отозвался Ледбиттер. — Только она, по-моему, относится к этому с большой иронией.

— Не может быть, — пробормотала леди Франклин. — Не может быть, — повторила она уже уверенным голосом. — Если я хоть что-то понимаю в женской психологии, женщины всегда надеются это услышать — для них это самое важное в жизни. Да и мужчины, что бы вы ни говорили, тоже относятся к этому очень серьезно! Признайтесь, как бы вы себя чувствовали, если бы ваша жена ни разу не сказала вам, что любит вас?

Ледбиттер, сохраняя внешнюю невозмутимость, про себя молил Бога, чтобы у него не лопнуло терпение.

— Думаю, я как-нибудь это пережил бы, миледи, — произнес он.

Леди Франклин улыбнулась в ответ, и ее нижняя губка, которая уже начала было предательски подрагивать, чуть выпячиваясь вперед и портя ее профиль, вернулась в исходное положение.

— Не знаю, не знаю, — сказала она. — Все это гораздо сложнее, чем может показаться. Не дай вам Бог испытать такое. Я, конечно, не сомневаюсь, что вы бы и тогда не сплоховали, но, поверьте мне, с этим не шутят. Если вы что-то хотите сказать жене — о том, что вы ее любите, или о чем-то не менее важном, — торопитесь, не откладывайте: потом будет поздно, и несказанные слова отравят вам жизнь, как это случилось со мной.

«Господи! Сколько раз можно повторять одно и то же!» — тоскливо подумал Ледбиттер, но вслух произнес:

— Постараюсь не забыть, миледи.

Все их беседы складывались одинаково. Сначала обсуждалась трагедия леди Франклин, а затем мифическая семейная жизнь Ледбиттера. Как известно, если не хочешь, чтобы тебе говорили неправду, не задавай вопросов. Леди Франклин постоянно задавала вопросы, и Ледбиттер ей постоянно лгал. Он это делал без зазрения совести, ибо привык выдавать клиентам то, что те хотели получить. В теории клиент всегда прав, в реальности обычно получалось наоборот, но Ледбиттер уважал теорию, позволяя себе отступления от правил только в тех редчайших случаях, когда «они» доводили его до белого каления и не было сил сдержаться.

Под корректной бесстрастностью Ледбиттера таились неведомые ему самому темперамент и фантазия художника. Подобно тому, как в драке он знал наперед, что предпримет его соперник (и, кстати, мог бы стать неплохим боксером, не будь убежден, что лупить друг друга по физиономии — занятие для дураков), так и в жизни он умел извлекать преимущество из самых неожиданных и неблагоприятных положений, в которые ставила его судьба. Интересуешься моей частной жизнью? Отлично — можем доставить такое удовольствие. И он, много лет не знавший, что такое любовь, считавший чувства помехой и прогонявший их из своей жизни, как прогнал бы солдата, вздумавшего появиться на утренней поверке с цветком в петлице, с каким-то сладострастием принялся сочинять для леди Франклин небылицы о себе и своей семье. Постепенно, эпизод за эпизодом, словно в многосерийной радиопьесе, слагал он сагу о счастливой семье — муж, жена и трое детей. Разумеется, далеко не все было в их жизни безоблачно — кто-то болел, они ссорились, огорчались, постоянно не хватало денег. Но какие бы испытания ни выпадали на их долю — как-то Ледбиттер объявил о кончине дальнего родственника и целую неделю проносил на рукаве траурную повязку в тон своему неизменному черному галстуку, — все это происходило на фоне общей умиротворенности, где преобладали голубые и розовые тона, а на столе всегда стояла коробка шоколадных конфет, — образ, навеянный сном, в котором он был женат на женщине, как две капли воды похожей на леди Франклин.