Висенте Бласко - Рассказы - 2

— А если кто-нибудь другой дастъ больше?

— А кто же это сдлаетъ? Разв мы разбойники? Вся деревня знаетъ, кто настоящій хозяинъ лодки; никто не станетъ мошенничать и вредить ему. Здсь все очень честные люди. Каждому свое, и море, принадлежащее Господу Богу, должно быть для нась, бдныхъ людей, которые должны доставать изъ него хлбъ, хотя этого и не хочетъ правительство.

Слдя голоднымъ взоромъ за варкою риса въ котелк, косари фермы слушали дядю Корречола, коренастаго старика съ виднвшеюся изъ подъ полуразстегнутой рубашки копною сдыхъ волосъ на груди.

Красныя лица, загорвшія на солнц, свтились отблескомъ пламени очага. Тла были влажны отъ пота посл трудового дня, насыщая грубымъ запахомъ жизни горячую атмосферу кухни. Въ открытую дверь фермы, подъ фіолетовымъ небомъ, на которомъ загорались первыя звзды, виднлись въ полумрак сумерекъ блдныя и неясныя поля. Нкоторыя изъ нихъ были уже сжаты и испускали изъ трещинъ своей коры дневной жаръ, другія были покрыты волнующимся моремъ колосьевъ, колыхавшимся подъ первымъ дуновеніемъ ночного втерка.

Старикъ жаловался на ломоту въ костяхъ. Какъ тяжело зарабатывать хлбъ! И нтъ выхода изъ этого положенія: бдные и богатые всегда будутъ существовать, и тому, кто рождается, чтобы быть жертвою, остается только покориться. Еще бабушка говорила ему, что въ этомъ виновата Ева, первая женщина… Въ чемъ только не виноваты эти женщины?

И видя, что товарищи по работ, изъ которыхъ многіе знали его еще мало, выказывали любопытство по отношенію къ вин Евы, дядя Корречола началъ разсказывать на образномъ валенсіанскомъ нарчіи о продлк, сыгранной первою женщиною съ бдными людьми.

Это произошло не раньше и не позже, чмъ нсколько лтъ посд того, что непокорная чіета была изгнана изъ Рая съ приговоромъ добывать себ хлбъ трудомъ. Адамъ проводдоъ дни, копаясь въ земл и дрожа за урожай. Ева шила на порог фермы нижнія юбки изъ листьевъ… и каждый годъ у супруговъ прибавлялось по ребенку, такъ что постепенно образовался цлый рой ртовъ, которые умли только просить хлба, причиняя заботы отцу.

Время отъ времени въ ихъ краяхъ порхалъ какой-нибудь серафимъ, являвшійся взглянуть на міръ, чтобы разсказать Господу Богу, какъ идутъ дла тамъ внизу посл грхопаденія.

— Дточка!.. Миленькій!.. — кричала Ева съ самой очаровательной улыбкой, — ты прилетлъ сверху? Какъ поживаетъ Господь Богь? Когда будешь говорить съ Нимъ, скажи, что я раскаиваюсь въ своемъ непослушаніи. Какъ чудно мы проводили время въ раю! Скажи Ему, что мы много работаемъ, и хотли бы только снова увидть Его, чтобы убедиться въ томъ, чтг Онъ пересталъ сердиться на насъ.

— Твоя просьба будетъ исполнена, — отвчалъ серафимъ и исчезалъ въ облакахъ почти мигомъ, двумя взмахами крыльевъ.

Подобныя посланія Евы были не рдкостью, но оставлялись безъ послдствій. Господь былъ попрежнему невидимъ и, судя по свдніямъ, ушелъ съ головою въ устройство своихъ безконечныхъ владній, что не оставляло Ему ни секунды свободнаго времени.

Однажды утромъ передъ фермою остановился небесный встникъ:

— Послушай, Ева, возможно, что Господь спустится сегодня на землю сдлать маленькую прогулку, если будетъ хорошая погода. Прошлую ночь въ разговор съ архангеломъ Михаиломъ Онъ спросилъ: — А что подлываютъ эти погибшіе?

Ева была, какъ громомъ, поражена этою честью. Она подняла крикъ, зовя Адама, который работалъ на сосднемъ пол, по обыкновенію согнувъ спину. Что за суета поднялась въ дом! Какъ наканун деревенскаго праздника, когда женщины возвращаются изъ Валенсіи съ покупками, Ева подмела и вымыла сни, кухню и жилыя помщенія, положила на кровать новое одяло, вымыла стулья мыломъ и пескомъ, и, занявшись затмъ туалетомъ семьи, надла свое лучшее платье, а Адаму подала куртку изъ листьевъ смоковницы, сшитую ею для воскресеній.

Она воображала уже, что все готово, когда ея вниманіе было привлечено криками ихъ многочисленнаго потомства. Ихъ было двадцать или тридцать человкъ… или Богъ знаетъ сколько. И какъ они были некрасивы и противны! Только имъ и принимать Всемогущаго! Волосы всклокочены, носы въ струпьяхъ, глаза залплены гноемъ, на тлахъ кора грязи.

— Какъ я выведу эту грязную ораву! — кричала Ева. — Господь скажетъ, что я неряха, дурная мать. Еще бы! Вдь мужчины не знаютъ, что значитъ возиться съ такой кучей ребятъ.

Посл многихъ колебаній, она выбрала своихъ любимцевъ (у какой матери ихъ нтъ!), вымыла трехъ покрасиве другихъ и загнала въ хлвъ съ помощью пинковъ остальное жалкое и паршивое стадо, заперевъ его, несмотря на протесты.