- Кх! Кх! Кх! - раздается из-за угла, и мальчишка лет десяти, бежавший мимо Виталия, закатывает глаза, шатается, сползает по стенке на пол.
- В чем дело? - спросил у него Виталий.
- Ранили, гады… - простонал тот, весь во власти самозабвенной сценической правды, когда актеру уже не до зрителей.
Двое других мальчишек деловито схватили беднягу под руки и тащат куда-то.
- Куда вы его?
- В плен, куда же. В штабе он развяжет язык!
- Держите карман шире. Ничего не скажу! - на секунду открывает глаза "раненый", и в этих глазах - безумство храбрых.
Откуда Виталию знать: прекратить это следует или позволить? Он, усмехаясь, глядел воякам вслед… Тут перед ним вырос десятиклассник:
- Виталь Палыч - это вы?
- Я…
- Вас Нина Максимовна просила подежурить по этажу.
- Меня?
Но объяснений не поступило, десятиклассника уже нет. Неужели бросаться в этот человеческий водоворот, изображать собою плотину?
…Орава преследователей (из 4-го, кажется, класса) мчится за пунцовым мальчиком, прижимающим к себе рулон ватмана.
- Скажите, чтоб они газету не лапали! - заклинает он, чуть не падая Виталию в ноги и хоронясь за его спину.
Участники погони остановились и тяжело дышат,
- Что за конфликт? - прищурился Виталий.
- А чего этот Монастырский неправильно карикатуры рисует? Что у Ляликова сплошные двойки по-русскому?!
- А на самом деле?
- Четверку он сейчас получил! Вот только что! Четверку!
Вперед выталкивается коротышка с плутовским выражением лица - это сам Ляликов.
- Опоздал он со своей четверкой! Я-то газету делал вчера! Скажите им, что надо вешать так! - взывает пунцовый Монастырский,
Как в этом гвалте и неразберихе принимать соломоновы решения?
- А по-моему, надо вешать таких редакторов, - пошутил Виталий. И, если бы даже он объяснил, спохватившись, что самосуд - не инструмент юстиции, это опоздало уже, все оговорки потонули в хоре восторженных и мстительных воплей. Газету силой отобрали, уволокли, чтобы навести в ней справедливость, и сам редактор был похищен именно для расправы…
Относительный покой Виталий нашел на лестничной площадке четвертого этажа. Примостился у окна, достал из своей тоненькой папки газету "Советский спорт", но увидел, что сюда поднимается его закадычный враг - тот самый доцент, руководитель педпрактики… Хорошо, что врага задержал щебет двух студенток, - Виталий успел заменить "Советский спорт" учебником педагогики. Но доцент проследовал мимо так, словно Виталий Дудин - пустое место!
- Филипп Антоныч! - жалобно окликнул Виталий.
- Да?
- Мне деканат на это дал, - он показал переплет учебника, - срок до конца месяца. Примите зачет, а?
- Все у вас наоборот, Дудин. У людей практика, а вы впервые взялись за учебник… Когда ваши товарищи были вожатыми в пионерлагерях, вы себе устроили каникулы! И эта курточка… в ней хорошо пойти на танцы, на ипподром, но не в школу! Будьте скромнее, Дудин, - дети вокруг вас.
Доцент ушел, с ним студентки, сочувственно глянувшие на Виталия, а он, взывая к высшей справедливости, поднял глаза.
Наверху плавало голубое облачко, прошитое насквозь лучом солнца. Облачко пахло табачком.
- Эй, конспираторы! Слишком нахально дымите, все видно, - сказал Виталий, сложив рупором ладони.
Молчание.
Он стремительно взбежал наверх и попал на тесную, прокопченную многими поколениями курильщиков площадку, ведущую на чердак. Четверо мальчишек - на вид им лет по тринадцать - давили подошвами чинарики, большого смущения не выказывая. Он, Виталий, был у них "подопытный": интересно, как поведет себя, угрозами будет брать или задушевными рассказами о вреде табака…
- Я думал, это десятиклассники грешат, - сказал Виталий, разгоняя рукой дым, - а вы ведь, кажется, из 6-го "Б"?
- Так точно!
- Городянский, ты же в обмороке почти, у тебя даже веснушки пропали…
- Я скоро брошу, Виталь Палыч, - сквозь мучительный кашель пополам со смехом говорит очень рыжий и тощий мальчик. - Только я - Грод-нен-ский.
- Извини. А ты - Коробов, верно?
- Я?! - изумляется беленький, очень хорошенький мальчик с лучистой улыбкой. После изумления он, впрочем, согласился:
- Коробов, да. А что?
- Сигареты мне.
Виталий протягивает руку.
- А у нас их нету, - невинно округляет глаза третий персонаж, толстощекий Курочкин.
- Ну, папиросы.
- У нас сигара была гаванская, - сообщил Коробов, - Их мало кто покупает, цена - сами знаете - кусается. А мы подумали: туго ей одной, Кубе-то, в том полушарии… надо все-таки поддержать.
Читать дальше