Франц Кафка - 1926 Замок

( 1.— Ох, пропадете вы у нас тут, господин землемер,— молвила трактирщица— Ведь у вас в речах сплошные заблуждения. Разве что Фрида, как любящая жена, вас убережет, только для нее, слабенькой девчушки, это почти непосильная задача. Она и сама знает, нет-нет то вздохнет украдкой, то слезы утрет, когда думает, будто никто на нее не смотрит. Конечно, и мой муж на мне обузой висит, но он хоть верховодить не рвется, а и вздумал бы, так наделал бы глупостей, но как местный, то есть ничего непоправимого не совершил бы, у вас же в голове полным-полно самых опасных несуразиц, и вы никогда от них не избавитесь. Говорить с Кламмом как с частым лицом! Да разве Кламма как частное лицо кто-нибудь видел? Да разве кто-то способен вообразить Кламма как частное лицо? Вы способны, заявите вы мне, так в том-то вся и беда! Вы якобы на это способны, потому что вовсе не в состоянии его вообразить — ни как чиновника, ни вообще никак. Вы полагаете, раз Фрида была возлюбленной Кламма, то видела его как частное лицо. Вы полагаете, раз мы его любим, мы его любим как частное лицо. Так вот, про настоящего чиновника невозможно сказать, будто он иногда в большей мере чиновник, иногда в меньшей, — он всегда и во всей полноте только чиновник. Но чтобы хоть на ниточку понимания вас навести, я сейчас все эти тонкости отброшу и скажу вам вот что: никогда он в большей мере чиновником не был, как в пору моего с ним счастья, и тут мы с Фридой совершенно заодно — никого мы так не любим, как чиновника Кламма, да, высокого, чрезвычайно высокого чиновника.

2. — Ну конечно, — сказала трактирщица. — Вы повстречаете Кламма на улице, поздороваетесь, представитесь, так, мол, и так, я землемер К., Кламм будет просто счастлив новому знакомству, возьмет вас под локоток, вы прогуляетесь вместе с ним прямо до Замка и в ходе беседы сможете изложить ему все свои пожелания.

— Да, что-то в этом роде, — невозмутимо заметил К. — Я вам потом обязательно расскажу.

— А теперь шутки в сторону,— сказала трактирщица )

«Хорошо, – сказала хозяйка и зарылась лицом в подушки, словно в ее словах было что-то постыдное. – Если мне удастся через моих знакомых добиться, чтобы Кламму передали вашу просьбу – поговорить с ним, – можете ли вы обещать, что ничего на свой страх и риск предпринимать не будете?»

«Этого я обещать не могу, – сказал К., – хотя я охотно выполнил бы вашу просьбу или прихоть. Да ведь дело не ждет, особенно после неблагоприятного результата моих переговоров со старостой».

«Это возражение отпадает, – сказала хозяйка. – Староста – человек совершенно незначительный. Неужели вы этого не заметили? Да он и дня не пробыл бы на своем месте, если бы не его жена – она ведет все дела».

«Мицци? – спросил К. Хозяйка утвердительно кивнула. – Она была при разговоре», – сказал К.

«А она сказала свое мнение?» – спросила хозяйка.

«Нет, – сказал К. – У меня создалось впечатление, что у нее никакого своего мнения нет».

«Ну да, – сказала хозяйка, – вы у нас все видите неверно. Во всяком случае, то, что при вас решил староста, никакого значения не имеет, а с его женой я сама при случае поговорю. А если я вам еще пообещаю, что ответ от Кламма придет не позднее чем через неделю, то никаких оснований идти мне наперекор у вас уже не будет».

«Все это несущественно, – сказал К. – Я твердо решился и все равно исполню свое решение, и исполнил бы его, даже если бы пришел отказ. А раз я так решил заранее, как же я могу перед этим просить о встрече? То, что без просьбы будет смелым, но никак не злонамеренным поступком, в случае отказа превратится в явное неповиновение. А это, пожалуй, будет похуже».

«Похуже? – переспросила хозяйка. – Да тут вы все равно проявите неповиновение. А теперь делайте как хотите. Подайте-ка мне юбку».

Не стесняясь К., она надела юбку и поспешила на кухню. Уже давно из зала слышался шум. В окошечко то и дело стучали. Один раз помощники К. приоткрыли окошко и крикнули, что они голодны. Другие лица тоже заглядывали туда. Издали доносилось тихое, многоголосое пение.

И действительно, из-за разговора К. с хозяйкой обед задержался, он еще не был готов, а посетители уже собрались. Однако никто не отваживался нарушить запрет хозяйки и выйти на кухню. Но когда наблюдатели у оконца доложили, что хозяйка уже вышла, все служанки сразу прибежали на кухню, и, когда К. вошел в общую комнату, туда, чтобы занять место у столиков, хлынула неожиданно большая толпа посетителей – более двадцати мужчин и женщин, одетых скорее по-провинциальному, чем по-крестьянски. Занят пока был только один угловой столик, там сидела супружеская пара с несколькими детьми. Отец, приветливый голубоглазый человек с растрепанной седой шевелюрой, стоял, наклонясь к детям, и дирижировал ножиком в такт их пению, стараясь немножко его приглушить; быть может, он хотел, чтобы пение заставило их забыть о голоде. Хозяйка равнодушно извинилась перед гостями, хотя никто ее и не упрекал. Она поискала глазами хозяина, но тот, как видно, уже давно сбежал, чтобы выпутаться из затруднительного положения. Потом она неторопливо прошла на кухню. На К., который поспешил к Фриде в свою комнату, она и не взглянула.