Тулепберген Каипбергенов: Зеница ока

Не то, не то. Жаналыкцев не проведешь. Если же потерял, то зачем тогда секретарь райкома принялся хвалить Сержанова, до небес поднял: и умеет, и знает, и опыт велик, хозяйство одно из лучших в районе, и не только в районе. Второго такого директора не сыщешь. А вот уходит.

Смотрели жаналыкцы на Сержанова и повторяли мысленно все тот же вопрос: «Почему уходит?» Может, обидел его кто? Жаналыкцы не обижали. Значит, начальство. Тот же секретарь райкома. Обидел, а теперь распинается, расхваливает. Заведено уж так, правду никто не говорит. Правду люди сами должны отыскать. И отыскивают, кто как умеет.

Отыскивая правду, жаналыкцы наткнулись на одно слово в заявлении Сержанова. Упоминал он человека по фамилии Даулетов. Кто такой Даулетов? Бог его знает. Завхозу или Завмагу, может, известна такая фамилия. Им каждый человек должностной, значительный — друг и брат. Так вот этот Даулетов, оказывается, критиковал Сержанова на курултае. [2] Note2 Курултай — местный, территориальный съезд; собрание, совещание. Но когда критиковал? Прошлой зимой. Сколько воды утекло, и зимней и вешней. Утонуть могли в той воде слова Даулетова, да и сам Даулетов. А не утонул, видать, раз Сержанов упоминает его в своем заявлении.

Стали думать жаналыкцы: неужели из-за тех слов недобрых началось все? Не стерпел обиды Сержанов, подал заявление. Или заставили подать? Такое тоже водится. Говорят: ты человек хороший, незаменимый работник, однако, подавай заявление по собственному желанию. По-доброму просим. Учти, пока по-доброму. Учел Сержанов, подал.

— А вон и сам Даулетов! — показал Завмаг на человека, сидевшего по правую руку секретаря райкома. — Приезжал осенью проверять совхоз.

Завмаги не ошибаются, поэтому жаналыкцы поверили, оставили Сержанова и принялись разглядывать Даулетова. Каков? Как он выглядит и чего стоит?

Выглядел Даулетов так себе. Неавторитетно. Встретишь и не подумаешь, что такой вот способен решить судьбу Сержанова или еще какого-нибудь руководителя. Роста пустякового. Против Сержакова — телок против племенного бугая. И нос мелкий, не сержановский, и глаза без строгости и значительности.

В общем, обыкновенным был этот Даулетов. А на что годился, определить трудно. Но директорский пост вряд ли подходит ему. Солидности недобрал. Так что кандидатуру Даулетова разом отмели. Сидел, правда, Даулетов в президиуме по правую руку секретаря райкома, а это что-то значило. Зря чужого человека в президиум не посадят, не станут морочить людям голову. Мол, догадайтесь сами, зачем привезли человека из района.

Смутное беспокойство пало на души жаналыкцев. Жаль стало им Сержанова. И себя жаль. Все шло вроде хорошо, привычно шло. Как день. Знаешь, откуда поднимается солнце, как идет по небу и куда опускается. Не обманывает людей, не восходит когда вздумается и не уходит куда попало. Если скроет его иной раз туча, померкнет вроде бы солнце, так ведь ненадолго, не на всю жизнь. Минует черное облако, и станет, как всегда, ясно. А тут…

Почуял Сержанов, что жаль жаналыкцам себя. Не кого-нибудь, а именно себя. И стало ему больно и приятно от этого. И подумал: правильно ли поступил, отказавшись от директорства? Людей вроде бы предал и себя оторвал от любимого дела. Орлом ведь был. Подлинно орлом. А не будет теперь крыльев. Сам обрезал. «Освободить!» Полоснул, как ножом.

Тут пришла иная мысль к Сержанову, грустная мысль. Сам ли обрезал крылья? Может, кто другой? И вспомнил он слова Даулетова. Вспомнил — и холодок едкий по сердцу. Заныло оно. Даулетов, поди, ощипал все перья. Он, волк степной, куснул острыми зубами — и нет крыльев. С виду-то не волк, волчонок всего, а острозубый. Молодые зубы всегда острее старых. Костей еще не грыз, не сточил.

Как сказал тогда на курултае:

— Амударью нашу вспомните, была она полноводной когда-то. Не по ложбинкам и выемкам сочилась, а на полстепи разливалась. Неслась к Аралу могучим потоком. А обезводела, потеряла силу, лужицы заполняет. На большее не способна. Глубоко русло, да вода мелка…

Слезу волчонок выдавил из глаз степняков. И так печалились они, расставаясь с Аму, любимицей своей, сестрой и матерью, а тут еще слова такие! Вот ведь как подходил Даулетов — щенком ласковым, ягненком ясноглазым. И не заметил никто, куда клонит волчонок, один Сержанов заметил и насторожился.

— Не понравилось мне слишком уж кичливое выступление директора совхоза «Жаналык» Сержанова. А чем хвастать? По заданию обкома я анализировал работу хозяйства. Обезвоженной Аму подобен нынче совхоз. Вроде бы и русло просторное, и умно проложенное, а вода в нем — стоячая. Вот уже лет семь-восемь темпы роста основных видов продукции и производительности труда на нуле. А ряд показателей даже в минусе по сравнению с началом семидесятых. Однако при этом план — что ни год — перевыполняется. Вот уж воистину «секреты мастерства». И тут стоит задуматься над тем, что ж это за «секреты», либо что же это за «планы»? Хозяйство топчется на месте. Потому-то всякий пустяк выдается за великое достижение. Мне, например, привелось участвовать в торжествах по случаю открытия… гаража на три машины. Да ладно бы если действительно гараж, а то просто навес. На открытие пригласили одного из районных руководителей. Он должен был перерезать ленточку. Но так как я оказался работником областного масштаба, ножницы доверили мне. Потом, естественно, банкет с тамадой, в роли которого выступал второй после Сержанова человек в совхозе — Завмаг. Фамилии его не знаю, да, наверное, у него и нет фамилии. Просто Завмаг. Так его все называют…