Илья Штемлер - Архив

— Болеете. В ваши годы все болезни от нервов. А нервы от скудного довольствия, мой друг. Будете получать на шестьдесят рублей больше, болезни несколько приутихнут.

Брусницын озадаченно сопел. Ему вдруг почудилось, что это розыгрыш. А почему нет? От этого толстяка можно ждать всяких закидонов, неспроста в Университете до сих пор помнят его студенческие капустники и посиделки. Побился об заклад со скуки, что «достанет» его, Анатолия Брусницына, вот и завирает… Мысль о розыгрыше развеселила Брусницына. Он лукаво взглянул на Гальперина и хитро улыбнулся.

— А кто обещал угостить чаем? С медом из Башкирии.

Гальперин скучно посмотрел в полутемный коридор, в конце которого размещалась кухня, вздохнул и остался сидеть на месте.

— Ну его к бесу, чай ваш… Перетерпите. Лень заводиться с чаем.

— Как хотите, — Брусницын не знал — обидеться на такое гостеприимство или свести к шутке. — Пожалуйста… Поначалу предлагаете, а когда коснется дела — лень.

— Что вы, Анатолий, я серьезно… Кого же еще рекомендовать в замы по науке? Тимофееву? Она введет в архиве комендантский час, для входа в хранилище установит пароль… Знаю я Софью Кондратьевну.

— Это верно, — Брусницын раздумывал — рассказать Гальперину о шорохе, что навела Софочка в магазине «Старая книга»? Нет, не станет уводить в сторону разговор…

И тут Брусницын забеспокоился. Словно видел в непогоду наглухо закрытую дверь — из глубины живота волнами нарастали теплые токи, подступали к груди, обволакивали сердце. Ему вдруг ужасно захотелось стать заместителем директора по науке. Нет, это не розыгрыш. Гальперин и впрямь решил уйти из своего кабинета. Почему? Да какое его, Брусницына, дело? Решил, и все тут… Но как этот «старый шкаф», Гальперин, ткнул перстом в его сторону? Конечно, надо соглашаться, жди еще такой случай. Он не мальчик, ему сорок лет, когда же выдвигаться, если не сейчас!

— Вы же знаете, я беспартийный, — Брусницын мучительно морщился, пытаясь усилием воли подавить волнение, что томило грудь.

— Ну и что? Я тоже беспартийный, — Гальперин смотрел на свои руки, покойно лежащие на подлокотниках кресла.

— А как к этому отнесется Мирошук?

— Это и надо обсудить… Нелегко подобрать человека на должность зама по науке, и Мирошук понимает… С другой стороны, он рассматривает свое директорство как временную ссылку. Словом, элементарная дворцовая интрига. Задача без неизвестных.

Брусницын перевел дух. Так, значит, дело оборачивается. А он-то решил, что Гальперин его призвал к себе, с тем чтобы долг затребовать. Сорок три рубля должен Брусницын с прошлой осени и все никак не вернет. А брал на месяц. Помалкивает старик, может, забыл? Вряд ли, просто испытывает его, Брусницына.

— У Мирошука сейчас одна проблема — замять шум, затеянный Колесниковым, — продолжал Гальперин. — Это вам на руку. Захочет показать, что он продвигает дельных молодых людей, не ретроград. А Колесников занимается поклепом… Вот мы и подловим Мирошука на этом.

Гальперин не пошел провожать гостя. Его охватила апатия. Когда раздался стук входной двери, он подумал, что не мешало бы подняться, накинуть крюк, но лишь слабо шевельнулся в кресле. Сознание обволакивала вязкая дремота. Конечно, заснуть не удастся, тем более сидя… Наплывали видения, смещенные образы каких-то кораблей, взъерошенных кустарников. Он ощущал прохладу ветра. А в просветы листьев падала пронзительная синь с плывущими облаками… Одно облако контурами напоминало знакомое лицо — высоколобое, с широко расставленными глазами, нос чуть длинноватый, с резким волевым рисунком, рот тонкогубый, иронический, не то что его девичий ротик с родинкой над пухлой губой… И Гальперин не мог сообразить — чудится ему приход сына или на самом деле тот наконец пришел.

— Это как понимать, командор? Двери настежь — заходи прохожий, будь гостем? — вот манера говорить у Аркадия была отцовская, перенял, хотя и редко виделись.

Гальперин размежил ресницы. Нет, не иллюзия, на самом деле пришел.

— Свинство, Аркадий. Я жду тебя весь вечер… Даже держу открытой дверь.

— Пардон, командор! Я шел к тебе сложным путем сомнений. Мог я опоздать?

Гальперин должным образом оценил иронию и улыбнулся. Встал и манерно протянул сыну руку. Пожатие Аркадия было сухим, порывистым и сильным. Он засмеялся, обнял отца свободной рукой.

— Признаться, я думал увидеть на тебе кипэлэ. А ты входишь в дом к отцу с непокрытой головой, точно гой-водопроводчик. Впрочем, вряд ли ты знаешь, что такое кипэлэ.