Николай Лысенко - Юность грозовая

На заре сквозь сон Миша услышал в комнате какой-то шорох, потом кто-то осторожно прикоснулся к его плечу. Он вздрогнул и открыл глаза. В пепельных сумерках увидел возле кровати мать с маленьким узелком в руках.

— Ты куда, мам? — встрепенулся Миша.

Наклонившись к нему, Елизавета Степановна шепотом стала говорить о том, что сегодня колхоз начинает косить хлеб, а людей в поле не хватает, что в печке она приготовила кашу и картошку, и попросила присматривать за Катей.

Вспомнив отцовские слова на вокзале: «Мать у нас больная, трудно ей придется», Миша вскочил с постели, схватил ее за руку и горячо заговорил:

— А как же мне быть, мама? Ребята все уйдут, а я — дома. Мы вчера с Федькой договорились. У тебя же разболятся ноги, папа говорил, что…

— Я потихоньку буду, — не сдавалась Елизавета Степановна. — Не бросим же мы Катюшку одну. Что-нибудь придумаем.

В саду Миша сгреб скошенную траву в кучу и, подумав, стал перетаскивать ее во двор.

Затем он снова вернулся в сад и окликнул Катю. Она не отозвалась. «Прячется», — подумал Миша, но, подойдя к раскидистому кусту смородины, увидел, что девочка, прижавшись щекой к своим игрушкам, спит. Он осторожно поднял сестру на руки и, стараясь шагать как можно мягче, перенес ее в комнату и уложил на кровать. Потом вышел во двор и стал подбирать граблями траву. За этим занятием и застал его Федя.

— Елки зеленые! — простодушно удивился он. — Сам косил?

— Тебя не нанимал, — буркнул в ответ Миша и почему-то посмотрел на свои поцарапанные ноги.

— А ты чего надутый такой?

— Плясать, что ли, мне? По тебе не соскучился, — Миша зло сплюнул. — Тоже мне, не мог заехать! Пролетел сломя голову, деляга.

Вначале Федя растерялся, виновато передернул плечами, потом вдруг с жаром принялся рассказывать о том, как делали первые прокосы на пшеничном поле за Сухой балкой, как на первом же кругу у косилки оборвался ремень, как он ездил в станицу взять запасной, как Василек чуть было не угодил в барабан молотилки, когда ее пробовали на току.

Машинально сжимая грабли, Миша смотрел поверх обветшалого забора, туда, где далеко-далеко, за станицей, взбегая по отлогому склону Сухой балки, желтым разливом уходили к горизонту хлеба. Ему даже казалось, что он видит, как легонький ветерок, качнув у дороги усатые колосья, бежит по загону, будто волны гуляют из края в край по пшеничному полю.

Почти каждое лето приходилось бывать Мише на уборке. Часто наблюдал он, как молотилка, глотая снопы, выбрасывала из грохочущего барабана измятую солому, а сверху из дрожащего, как в ознобе, желоба сыпалось в бункер теплое ядреное зерно. Ребятам-школьникам обычно доверяли только ту работу, которая, по мнению взрослых, служила для них чем-то вроде забавы: ездить верхом на лошадях, оттаскивающих волокушами обмолоченную солому. А вот теперь, когда ребята вышли в поле наравне с колхозниками, приходится сидеть дома с Катей.

— Ну а ты что же делал? — наконец спросил Миша. — Ездил за ремнем, а потом? Трещишь, как сорока, ничего не поймешь!

— Погонычем был на жатке.

— Эх, работенка… — Миша усмехнулся, покачал головой. — Править лошадьми могут и малыши. Вон Гришку Лобова посади — не хуже тебя погонял бы.

— А что же, по-твоему, мне делать?

— Мало ли что… Да хоть снопы подвозить.

— А где их взять? — рассердился Федя. — Косить-то только нынче начали.

— А-а, — протянул Миша, поняв, что наговорил лишнего. — Слушай, Федьк, давай, правда, на подвозку попросимся. Там интереснее.

Федя молчал, наблюдая, как на крыше сарая, нахохлившись, о чем-то спорят воробьи.

— Я согласен, — неуверенно проговорил он. — Только кто будет накладывать возы? Мне никогда не приходилось. Да и много ли мы сделаем вдвоем?

— Почему же вдвоем? — Миша удивленно посмотрел на друга. — А Василек? А Степку почему не считаешь? Вот уже нас четверо! Возы накладывать научимся. Айда сейчас к Степке!

Степку они встретили на улице. Он нес от колодца ведро воды.

— Мы тут договариваемся, — сразу же начал Миша, — проситься будем на подвозку снопов.

Равнодушно слушая его, Степка чесал за ухом и смотрел, как у его ног жук-навозник катит свой шар.

— Чего же ты молчишь? — толкнул его Миша. — Согласен?

— Глянь, какой работяга, — невозмутимо проговорил Степка, показывая на жука.

— Ты вот чего, елки зеленые, — резко повернулся к нему Федя, — не суй нам в глаза жуков-работяг, ты лучше о себе скажи: пойдешь с нами в поле?

— Да я — пожалуйста, — с готовностью выпалил Степка, но тут же потускнел и чуть слышно пробормотал: — Как батя решит. Скажу ему нынче.