Шарлотта Бронте - Эмма Браун

Благородная леди резко остановилась. Послышался шелест ее шелковых юбок.

– Ты считаешь себя благородным и великодушным. А мне кажется, что тебе просто нравится ее смазливое личико. Что-то я не припомню, чтобы ты проявлял подобную заботу о мисс Хаббард, когда она жила в нашем доме. Может быть, причина в том, что ей было уже за сорок и ее лицо украшали усы?

– Я тогда был еще ребенком, а ребенок должен во всем подчиняться родителям. Теперь я стал мужчиной, а каждый мужчина должен иметь свои моральные принципы, хотя я вполне согласен с тобой в том, что мисс Кук – прелестная девушка.

– Когда ты обзаведешься собственной семьей, – холодно заметила миссис Корнхилл, – то сможешь руководствоваться своими собственными, идущими вразрез с общепринятыми, принципами. Хотя я надеюсь, что ты найдешь себе жену, которая сможет наставить тебя на путь истинный.

– Ты разрешишь мисс Кук обедать с нами по воскресеньям, – сказал юноша. В его голосе сквозило такое же высокомерие, как и в голосе его матери. – Сомневаюсь, что это отступление от правил этикета повлечет за собой падение общественных нравов.

Никто и словом не обмолвился об этом разговоре (что, собственно, меня не очень удивило), но в скором времени миссис Корнхилл сообщила мне, что, по ее мнению, дети уже достигли того возраста, когда им может быть позволено по выходным обедать вместе с родителями, и что я могу их сопровождать. Я думаю, что семья Корнхилл ничем не отличалась от других семейств их круга. Они искренне верили в то, что их высокое общественное положение даровано им по милости Господа. Бедные же люди – это всего лишь рабочий скот, который можно использовать для собственных нужд. Другими словами, ими следует просто пренебрегать. Я же, в свою очередь, поняла, что не стоит за это осуждать моих хозяев. К ним нужно относиться как к порождениям их общества, где никому даже и в голову не приходит усомниться в справедливости подобного отношения. Однако я почувствовала, что Финн Корнхилл на них совершенно не похож. Когда же настало воскресенье, я обнаружила, что за долгие месяцы

одиночества настолько разучилась говорить, что не смогла принять участие в застольной беседе, но зато я очень внимательно слушала, как Финч рассуждал о мировых проблемах, о которых я почти ничего не знала. Его же родителей, похоже, это мало интересовало.

Он говорил о том, что на фабриках и в шахтах используется детский труд, и о том, что в колониях людей продают в рабство. Когда он говорил об этих неприятных сторонах жизни внешнего мира, дети слушали его как зачарованные, а миссис Корнхилл казалась оскорбленной. Ее усатый супруг был явно смущен тем, что за обеденным столом обсуждаются такие ужасные темы. Мне же хотелось просто захлопать в ладоши. «Браво!» – подумала я. В этой атмосфере всеобщего самодовольства появился мятежник.

После обеда, к явному неудовольствию своей матери, Финч пригласил меня прогуляться по саду.

– Айза должна присматривать за детьми, – заметила миссис Корнхилл.

– Она и будет за ними присматривать, – пообещал он.

– Я ведь так мало провожу времени со своими младшими братом и сестрой. Они будут нашими сопровождающими.

Дети явно испугались, услышав о том, какая важная миссия на них возложена, и вели себя на удивление тихо.

– Я должен извиниться перед вами, – сказал мне юноша. – Мне кажется, что я вел себя грубо.

– Мистер Корнхилл, – ответила я, – вам не показалось.

Вы действительно вели себя грубо. В той скромной общественной среде, из которой я происхожу, такое поведение посчитали бы неприличным. Он остановился и внимательно посмотрел на меня.

– Если вы считаете, что меня можно обвинить в отсутствии радушия и сердечности, то в этом случае вас можно обвинить в отсутствии сдержанности и скромности, – сказал он. Казалось, это открытие скорее обрадовало его, чем огорчило.

– Следует ли мне присесть перед вами в глубоком реверансе, сэр? – спросила я, вложив в последнее слово всю свою иронию.

Мне бы это чрезвычайно понравилось, – сказал он и неожиданно засмеялся. – Ведь тогда я смог бы посмотреть на вас сверху вниз. Вы слишком высокого роста как для того, чтобы изображать смирение, так и для того, чтобы мужчины могли чувствовать свое превосходство, восхищаясь вами.

– У вас странная манера выражать свое восхищение, – сказала я.

– Все мои колкости были адресованы матери, а не вам. Увы, при всей ее внешней хрупкости кожа у нее такая же толстая, как и у носорога.