Бертран Рассел - Сатана в предместье. Кошмары знаменитостей [сборник]

Томкинс и Мерроу взгромоздились на заваленные бумагами кафедры и изготовились сыпать фактами и аргументами, призванными сокрушить противную сторону.

За спиной Зеруйи Томсона сидел его сын и будущий преемник Захария. Отец воспитал Захарию в строгом соблюдении ортодоксии. Почтительный сын ни на миг не ставил под сомнение догматы «Молибденов» и не мог вообразить для себя иной судьбы, чем помощь отцу при его жизни и подхватывание его знамени после того, как смерть позовет его в более счастливые края. Несмотря на молибденовую диету, Захария был довольно тощим юнцом и в свободное время предпочитал теологии сочинение стихов. Молибден должен был делать людей мускулистыми живчиками, этот же, к его тайному стыду, был склонен к меланхолии. Сочтя «Оду к осени» Китса чрезмерно жизнерадостной, он сочинил свою «Оду к осени», начинавшуюся словами:

Нередко он корил себя за несоответствие идеалу секты – отсутствие румяной жизнерадостности. Как он ни старался, меланхолия и вялость завладевали им всегда, стоило ему покинуть суету молибденовой штаб-квартиры.

Позади Манассии Мерроу, напротив Захарии, сидела дочь Мерроу, Лия. Ее, как и Захарию, растили в строжайшей ортодоксии. Как и Захарию, готовили в преемницы отца. И, как и Захария, она с трудом приходила в то душевное состояние, которое требовалось от адепта. Бывали даже ужасные моменты, когда она не могла принудить себя к почитанию Авроры! Любую свободную от помощи отцу минуту она посвящала игре на фортепьяно. Ее любимым композитором был Мендельсон, но она отдавала должное и Шопену. Но предпочитала все же не классическую музыку, а старомодные романтические песенки вроде «Трубадура Гейли» и «Дочки айлингтонского бейлифа». Назвать ее красавицей не повернулся бы язык, зато ее лицо выражало взволнованную искренность, а в больших глазах пряталась печаль.

На заседании оба, Захария и Лия, естественно, больше интересовались противоположной стороной, нежели собственной. Бросив взгляд на Аврору Бору, Захария тут же брезгливо его отвел: уж больно велика! Лия, на мгновение встретившись глазами с Молли Б. Дин, пришла в такой ужас, что чуть не залезла под стул. Справиться с тревогой обоим помогло наблюдение друг за другом. Их глаза встретились. До этой минуты оба считали сторонников противоположной секты низменными грешниками. Страх друг перед другом поверг обоих в шок. «А ведь в этих глазах нет ни капли низости! – подумал каждый. – Угораздило же ненаглядного папашу так ошибиться! Возможно ли, чтобы противник испытывал те же чувства, что я? Вдруг наша общая человечность возобладает над различиями?» Думая так, они сверлили друг друга взглядами.

Собрание тем временем шло своим чередом, но двое молодых людей почти не замечали происходящего вокруг них.

Профессор поднялся, чтобы зачитать свою тщательно подготовленную вступительную речь; они с премьер-министром обсудили каждое ее слово, желая избежать любого намека на критику и недостаток нейтральности. Нервно откашлявшись, оратор начал:

– Боготворимые пророчицы, леди и джентльмены, все мы знаем о разногласиях на этой знаменательной встрече (со всех сторон раздались одобрительные возгласы), но есть тема, относительно которой мы, надеюсь и верю, едины. Все мы привержены поиску истины и, отыскав, поспешим ее провозгласить.

При этих его словах отовсюду закричали: «Нет-нет, только не с той стороны!» Бедняга профессор сбился, залепетал нечто нечленораздельное, но потом продолжил:

– Так или иначе, люди, к мудрости которых я питаю глубочайшее уважение, решили, что разделение на враждующие фракции в нашей великой стране крайне опасно, не менее опасно, чем в дни Войн Алой и Белой розы или прискорбного противостояния короля и парламента в семнадцатом веке, ибо, увлекшись междоусобицами, мы можем проглядеть угрозу извне. Именно поэтому мы и собрались в надежде на то, что, сохранив прежнее рвение и всю глубину религиозной убежденности, два верования смогут объединиться и дружно выковать оружие непобедимой мощи, способное отразить посягательства любого недруга на основы нашей национальной жизни.

В этом месте его опять прервали. Отовсюду закричали: «Нет ничего проще! Пусть они присоединяются к нам!» Профессор опять пролистнул несколько страниц своей речи, сочтя разумным ввиду высокого градуса обстановки побыстрее добраться до завершения.