Бернгард Келлерман - Братья Шелленберг

Каждые две педели по воскресеньям прибывал кино-автомобиль, всегда встречаемый с большим торжеством. Три часа подряд длился сеанс, и люди, одиноко жившие в лесу, не могли вдосталь насмотреться. Комедии, драмы – все вперемежку. Фильмы сильно мерцали и были уже довольно изношены, но зрителям было все равно. В заключение всегда демонстрировались фильмы производственные: рудники с бешено вращающимися колесами и огромными шахтными подъемниками, верфи, где рабочие карабкались по железным конструкциям, машинные залы, литейные, а под конец всегда – фильмы общества «Новая Германия». Колонии, только еще зарождающиеся; колонии, где вырастали дома, сады; колонии, кишащие народом; новые мастерские; небольшие, совершенно новые города…

Естественно было, что всякого рода люди интересовались лагерем.

Однажды приехали в старом автомобиле два человека странного вида. Они пошли в контору к Леману и немного погодя вышли, чтобы подробно осмотреть весь рабочий поселок. Зашли в столярную мастерскую и снова появились. Подошли к бригаде, сверлившей шпуры, и, казалось, интересовались всем, а также каждым отдельным человеком, потому что быстрым взглядом приковывались к каждому лицу. Вдруг они остановились подле кельнера Генри Графа.

Один из них сказал?

– Господин Больман!

– Генри Граф сейчас же обернулся. Что же это? Значит, его совсем не зовут Генри Графом? И почему кельнер так побледнел?

– Так вот ты где, Больман! – сказал второй человек. – Едем с нами.

Генри Граф сделал жест отчаяния, он побледнел, как снег в лесу.

– Я ведь работать хотел! – крикнул он. – Посмотрите.

Но один из них сказал:

– Еще два года – потом вы свободны.

Теперь все было ясно: кельнера хотели забрать. Товарищи сбежались и окружили комиссаров и арестованного.

Мориц положил руку на плечо одному из комиссаров.

– Оставьте его здесь, господин комиссар, он, право, хороший товарищ!

Остальные тоже принялись их упрашивать. А слесарь достал из кармана несколько папирос и собирался их сунуть одному из них.

– Бросьте, – шепнул он ему. – Закройте глаза, господин комиссар. Неужели ничего нельзя поделать?

Нет, ничего нельзя было поделать. Кучка товарищей проводила кельнера до автомобиля.

– Смотри же, возвращайся поскорее! Стисни зубы! Беда не так уж велика!

– Да, я непременно вернусь!

И они смотрели вслед автомобилю, пока он не исчез.

В чем мог провиниться Генри Граф? И еще два года – сказал комиссар? Сбежал он, что ли? Какая досада, что его нашли!

В этот вечер в бараке было сравнительно тихо. Все разговоры вертелись вокруг комиссаров и автомобиля и Генри Графа, которого в действительности звали Больманом.

– И зачем он, дурак, обернулся сразу, когда они его назвали Больманом? Ему надо было просто удрать!

– А как же он мог догадаться, что это полиция? Все мы принимали их за строителей. Разумеется, Генри не могло это и в голову прийти. Экое несчастье!

И все говорили о том, как Генри отплясывал с тросточкой и котелком, как казалось, что он вот-вот упадет, как он пускался вприсядку и при этом вертел шляпой над головой, выбрасывая то левый, то правый каблук и распевая на чужом языке. Нет, нет, как же это может быть? И вот он теперь сидит в каталажке!

Портной хотел дать концерт на своем варгане. Но ему не позволили играть. «Перестань, перестань!» – раздалось со всех сторон.

Так и не состоялся концерт. Играли раздраженно в карты, чтобы скоротать вечер, и рано закутались в одеяла.

Случались еще и другие происшествия в поселке «Счастливое пристанище». Например, эта история со старичком каменщиком. Вы помните, у него была широкополая шляпа с остатками траурной каймы. Он был стар и только путался у других под ногами и мешал работать, а при ходьбе колыхались сзади его отвислые штаны. Этот старый каменщик, как-то вечером рассказывавший про свой сад и распотешивший товарищей попыткой передать пение соловья, однажды исчез. Этого не заметили. Только наутро его сосед обратил внимание на отсутствие старичка. Время от времени случалось, правда, что кто-нибудь убегал из поселка, недовольный одиночеством в лесу или условиями общества. Но такой старик! Не может быть. И ведь он жил здесь уже давно. Принялись искать и обнаружили следы ног, шаги, которые вели в лес, все глубже. И там, в чаще, он болтался на дереве. Повесился старик. К дереву прикреплена была записка: «Все, что я заработал и скопил, потеряно. Я слишком стар, чтобы начинать сызнова. Молитесь за мою душу!»