Бернгард Келлерман: Братья Шелленберг

– Будьте здоровы, Витгенштейн, – сказал он на прощанье капитану. – Многое изменилось, и многое еще изменится. Мне не нужна больше яхта. Я подарю вам ее со всем, что на ней находится. Я пришлю вам нотариальный акт, как только приду немного в себя. Будьте здоровы. Может быть, вам все-таки удастся наладить контрабандный провоз спирта.

И Венцель попытался вымученно улыбнуться.

Витгенштейн качал головою. «Шелленберг болен», – подумал он.

И снова автомобиль понес Венцеля дальше. Он посетил большое имение в Мекленбурге, перешедшее в его собственность несколько лет назад из конкурсной массы одного должника. До сих пор он не удосуживался его осмотреть. Там он пробыл три дня. Почти все время спал и обменялся только несколькими словами с управляющим. Но после того, как он основательно выспался, ему показалось, будто он набрел на выход из положения. Как-то утром он проснулся бодрый и полный решимости.

«Я поверну! Я поверну! Да, я поверну! На полном ходу я ударился об стену и разбился, – думал он. – Вся эта жизнь была бессмыслицей; я пойду к Михаэлю и скажу ему: брат, я снова с тобой, я меняю курс».

Да, Михаэль был единственным, к кому надо было Идти, откуда бы ни идти.

Шофер, хорошо знапший Венцеля и совершивший с ним это последнее сумбурное путешествие, впервые увидел прежнее выражение на поблекшем лице своего хозяина. И даже прежний голос как будто вернулся к Венцелю, правда, несколько более глухой, чем обычно.

– Мы поедем обратно, в Берлин, – распорядился Венцель, – но по пути навестим моего брата в его имении Шперлингсгофе. Вы знаете дорогу?

Венцель слышал или читал, что Михаэль находится в данное время в Шперлингсгофе.

Но какое разочарование! Михаэля там не оказалось. Послали за управляющим в надежде, что тот сообщит Венцелю. где находится Михаэль. Венцель терпеливо ждал И, пока ждал, осмотрел имение. Как сочный оазис, лежал Шперлингсгоф среди жалких окрестностей. Сколько раз ни обещал он Михаэлю погостить в Шперлингсгофе, он ни разу еще не был здесь. И был теперь поражен. Здесь царили порядок, усердие, воля, ум. Все цвело и зеленело – опытные грядки, парники. Тысячи кадок выстроены были в строгом порядке, тщательно снабженные ярлыками.

Управляющий, пожилой человек с косматыми седыми волосами и мозолистыми, кривыми руками, подошел к Венцелю и поздоровался с ним. На лице у него написано было удивление.

– Вы не знаете, что господин Михаэль Шелленберг находится в Берлине? – спросил он. – Он болен, очень болен. Вы этого не знали?

– Болен? Опять?

– Уже давно. Сведения у нас неутешительные.

Венцель немедленно помчался в Берлин. К вечеру он прибыл туда и в правлении общества, на Линденшграссе, узнал, в какой санатории лежит Михаэль. На Линден-штрассе он тоже увид» л удрученные лица. Он велел шоферу гнать вовсю.

В санатории царила тишина. Сиделка повела его по мягко освещенному коридору и попросила обождать в приемной Минуту спустя туда вошел врач.

– У нас осталось очень мало надежды, господин Шелленберг, – сказал врач. – Говорите, пожалуйста, потише.

И когда Венцель вошел в комнату к брату, он с первого взгляда понял все.

Много дней Михаэль боролся со сжигавшим его жаром, но и этот необычайно крепкий, шелленбергонский организм не устоял, и Михаэль вот уже три дня и три ночи был в бессознательном состоянии. Тем, кто ухаживал за ним, стоило неимоверных усилий удерживать его в постели. Он рвался на волю. Ему нельзя было терять время!

Сотни тысяч голодающих видел он перед собою, армии голодающих, марширующие по улицам гигантских городов, безмолвные, только бледными лицами выражающие укор. Видел во дворах согни тысяч детей, истощенных, желтых, чахоточных. Видел сотни тысяч стариков, падающих от изнурения на улицах. Видел ночлежные дома, где вповалку проводят ночи тысячи людей, и видел преисподнюю порока, куда нищета ввергала этих несчастных, гангрену на народном теле, грозившую уничтожить весь народ. Все это видел он в мучительные ночи, когда с нечеловеческой силой боролся с теми, кто ухаживал за ним.

Но теперь он утих. Лежал совершенно неподвижно. Тихо дышал. Теперь он уже не мог ничего натворить; сиделки могли спокойно спать. Он был побежден, и он это сознавал.

Ева положила его голову выше, и он лежал бледный, с бескровным лицом, и улыбался. Глаза его блестели, и мир и счастье почили на его бледных, улыбающихся губах. Теперь он уже не видел перед собою юдоли скорби, он видел сверкающие равнины, землю. Падал дождь сквозь солнечные лучи, и зеленые всходы поднимались из почвы. И он видел, как они росли.