Бернгард Келлерман - Братья Шелленберг

Эстер намерена была большую часть года проводите за границей и по мере возможности сокращать свое пребывание в Германии. Два-три месяца, пожалуй, весной и летом и несколько недель зимою, если театральная жизнь опять оживится.

Но и на эти несколько месяцев нужно было позаботиться о разнообразии и развлечениях. Для этих целей особенно подходящим казался ей охотничий замок Хельброннен. Из него, пожалуй, можно было бы сделать нечто такое, чего не было у ее французских и английских друзей и чем можно было бы их приманивать издалека. Она собиралась устраивать в Хельброннене летние праздники, маскарады, итальянские ночи, – всевозможные были у нее затеи. Вот уж если где, наверное, можно было вести себя непринужденно, не испытывая никаких стеснений, так это в молчаливом хельбронненском парке и замке стиля рококо. Все, что угодно, можно было устроить там. Она имела в виду приглашать на эти праздники своих английских и французских приятельниц, умевших развлекаться. Хотела выкидывать такие штуки, о которых все стали бы говорить.

– Хочешь доставить мне удовольствие? – спросила она Венцеля. – Хочешь подарить мне Хельброннен?

– Что предлагаешь ты взамен? – спросил Венцель.

Эстер взглянула на него и улыбнулась своими накрашенными тонкими губами.

– Требуй, чего хочешь, – ответила она.

– Хорошо, в таком случае Хельброннен будет переведен на твое имя.

– Я могу делать с ним, что хочу?

– Разумеется.

На следующий же день Эстер поехала в Хельброннен с архитекторами Кауфгером и Штольцером, чтобы изложить им свои экстравагантные желания. В разных местах нужно было построить павильоны для гостей, как можно более уединенные, таинственные и обставленные со всяческими ухищрениями. Парк надо было так преобразить, чтобы он производил волшебное впечатление. Предполагалось по прудам пустить фантастические гондолы, построить фонтаны, которые можно было бы многоцветно освещать, взрастить в большой оранжерее экзотические растения и летом переносить их в парк, чтобы придать ему еще более сказочный вид, а над маленьким прудом сделать стеклянное перекрытие, насадить в нем кувшинок самых редких разновидностей и сделать с его дном что-нибудь такое, чтобы вода отливала бирюзой. Надо было также устроить такую систему отопления, чтобы и в прохладные дни в маленьком пруде можно было купаться.

Таковы были предварительные желания Эстер. Она просила делать ей предложения, сказала, что ей самой еще, конечно, многое придет на ум, и поспешила обратно в Берлин, чтобы заняться приготовлениями к первому большому празднику.

В ту самую ночь, когда происходил этот праздник, о котором несколько недель толковало берлинское общество, старик Раухэйзен скончался вдали от Берлина, в своем замке Шарлоттенру.

Вечером он почувствовал легкое недомогание, преходящую сердечную слабость. Врач нисколько не был обеспокоен. Он крепко и глубоко спал в своей комнате, предварительно приказав лакею, несшему ночное дежурство, немедленно разбудить его в случае какой-либо надобности.

И в самом деле, два часа старик Раухэйзен проспал совершенно спокойно. Но потом вдруг проснулся, порывисто сел на кровати и прислушался. Матовый фонарь освещал комнату. В громадной кровати с темно-синими шелковыми занавесями сидел он, маленький, бледный человечек, похожий на мальчика. Как ребенок, сидел он под тяжелыми темными занавесями. Этот ребенок был бледен, белый угловатый нос выступал вперед, дыхание было прерывистое и тихое, и руки водили раздвинутыми пальцами по шелковому одеялу. Это были руки мертвеца.

Он прислушивался.

Из своей постели он видел днем вертящийся шкив подъемной машины рудника «Шарлотта Раухэйзен». Ночью он видел пылающие вокруг доменные печи. Это был большой железоделательный завод Гиммельсбах. Он видел также, когда немного вытягивал шею, раскаленные горы кокса, ползущие из печей, и пляшущих вокруг них огненных людей. Видел на небе пламя и дым, словно зарево пожара. К этому зареву маленький человек давно привык, и оно не тревожило его. Оно его успокаивало.

За этими коксовальными печами расстилались зеленые днем прямоугольники. Это были созданные им рабочие поселки. Сотни моргенов садов, спортивные площадки, парки, школы. В газетах помещались снимки этих садов, спортивных площадок и школ, считавшихся образцовыми, но никто его за них не благодарил. В те дни, когда массы разбушевались, был убит его главный директор, а ему самому. Раухэйзену, пришлось в ночной одежде шагать в шествии, держа в руках доску с надписью: «Я – кровопийца Раухэйзен».