Герман Гессе - Росхальде

– Иди побудь с ним немного и утешь его.

Она охотно выполнила его просьбу и была благодарна ему, что он подумал об этом.

Только под утро она поддалась уговорам мужа и пошла спать. На рассвете появилась сиделка и сменила его. Состояние Пьера оставалось прежним.

Верагут нерешительно шел по парку, ему не хотелось спать. Но воспаленные глаза и вялая, почти бесчувственная кожа давали о себе знать. Он искупался в озере и велел Роберту принести кофе. Затем принялся рассматривать в мастерской свой этюд, сделанный на лесной опушке. Он был написан свежо и бойко, но и это, в сущности, было не то, к чему он стремился, а теперь с задуманной картиной было кончено, в Росхальде он больше работать не будет.

Уже несколько дней состояние Пьера оставалось неизменным. Раз или два в день у него бывали судороги и приступы болей, остальное время он дремал в полузабытьи. Между тем на смену жаре пришли частые грозы, стало прохладнее, и под тонкими струйками дождя сад и мир утратили летний блеск и сочность.

Верагут наконец снова провел ночь в собственной постели и много часов проспал глубоким сном. Только теперь, одеваясь в комнате с открытыми окнами, он заметил, что на дворе потемнело и посвежело, – последние дни он жил точно в бреду. Он высунулся из окна и, слегка поеживаясь от холода, вдыхал сырой воздух дождливого утра. Пахло влажной землей и близостью осени, и он, привыкший воспринимать приметы времен года обостренным чутьем художника, с удивлением понял, что это лето промелькнуло для него незаметно, почти не оставив следа, Ему казалось, что он провел в комнате больного Пьера не дни и ночи, а месяцы.

Он набросил дождевик и пошел в дом. Там он узнал, что мальчик проснулся рано, но вот уже час, как уснул снова, поэтому Верагут позавтракал вместе с Альбертом. Старший сын принимал болезнь Пьера близко к сердцу и страдал, стараясь, чтобы этого не заметили другие, от душной больничной атмосферы и угнетенного настроения в доме.

Когда Альберт ушел, чтобы засесть в своей комнате за школьные задания, Верагут пошел к Пьеру, который еще спал, и занял свое место у его постели, В эти дни у него иногда появлялось желание, чтобы все это кончилось скорее, хотя бы ради ребенка, который давно уже не говорил ни слова и выглядел таким усталым и постаревшим, как будто и сам знал, что ему уже ничем не поможешь. И все же Верагут не хотел пропустить ни одного часа и с ревнивой настойчивостью оберегал свое место у постели больного. Ах, как часто когда-то приходил к нему Пьер и находил его усталым или равнодушным, погруженным в работу или занятым своими заботами, как часто он рассеянно и безучастно держал эту маленькую худую ручонку в своей руке и почти не слушал, что он говорит. И вот теперь каждое его слово стало драгоценным! Тут уж ничего не исправишь. Но сейчас, когда бедный малыш лежит в муках и в одиночку своим незащищенным детским сердцем противостоит смерти, сейчас, когда ему суждено за несколько дней изведать все оцепенение, всю боль и страшное отчаяние, которыми стращают и гнетут человеческое сердце болезнь, слабость, старость и приближение смерти, – сейчас он не хотел оставить его ни на минуту. Он не хотел этого, потому что боялся не быть на месте, когда наступит момент и мальчик спросит о нем, когда он мог бы оказать ему маленькую услугу, выказать немного любви.

И надо же: именно в это утро он был вознагражден. В это утро Пьер открыл глаза, улыбнулся ему и произнес слабым, нежным голосом:

– Папа!

У художника бурно забилось сердце, когда он снова услышал этот голос, который звал его, обращался к нему и который стал таким тоненьким и слабым. Он так долго слышал, как этот голос издает только стоны или лепечет что-то в мучительном беспамятстве, что испуганно вздрогнул от радости.

– Пьер, дорогой мой!

Он ласково склонился над ним и поцеловал улыбающиеся губы. Пьер выглядел свежее и веселее, чем он надеялся увидеть его когда-либо, глаза смотрели ясно и осознанно, глубокая морщина между бровями почти исчезла.

– Ангел мой, тебе лучше?

Мальчик улыбнулся и посмотрел на него, как бы удивляясь вопросу. Отец протянул ему руку, и он вложил в нее свою ручонку, которая и прежде-то не была такой уж сильной, а теперь казалась совсем маленькой, бледной и усталой.

– Сейчас ты позавтракаешь, а потом я буду рассказывать тебе истории.

– О да, о господине шпорнике и бабочках, – сказал Пьер, и его отцу снова показалось чудом, что мальчик разговаривает, улыбается и опять принадлежит ему.