Герман Гессе - Росхальде

Затем он, сидя за стаканом вина, неторопливо просматривал вечернюю почту. Он обнаружил радостное, полное любви письмо от Буркхардта, к нему был приложен тщательно, словно рукой домашней хозяйки, составленный список всего того, что Верагуту надо было взять с собой в дорогу. С улыбкой пробежал он глазами весь этот список, в котором не были забыты ни шерстяные набрюшники, ни пляжные туфли, ни ночные рубашки, ни гамаши. Внизу Буркхардт написал карандашом на клочке бумаги: «Обо всем остальном для нас позабочусь я сам, в том числе о каютах. Не позволяй всучить себе лекарств от морской болезни или книг об Индии, это уже мое дело». С улыбкой он взял в руки большой сверток, в котором один молодой дюссельдорфский художник прислал ему сколько своих офортов, снабдив их почтительным посвящением. И для них у Верагута нашлось сегодня время и настроение, он внимательно просмотрел листы, выбрал лучшие для своих папок, остальные мог взять себе Альберт. Художнику он написал ласковую записку.

Под конец он открыл альбом с эскизами и долго разглядывал многочисленные рисунки, которые он сделал в поле. Они не совсем его удовлетворяли, завтра он решил взять другую, более широкую панораму, а если и тогда не получится, то будет писать этюды до тех пор, пока не добьется своего. В любом случае завтра он как следует поработает, а там видно будет. Эта работа будет его прощанием с Росхальде; без сомнения, это самый выразительный и привлекательный вид во всей округе, недаром же он все откладывал и откладывал его напоследок. Тут не отделаешься бойким наброском, тут должна получиться добротная, тонкая, тщательно обдуманная картина. Быстрой, решительной работой с натурой, с ее трудностями, поражениями и удачами, он сумеет насладиться потом, в тропиках.

Он рано лег и спокойно проспал до тех пор, пока Роберт не разбудил его. Он торопливо и весело встал, поеживаясь от утреннего холода, выпил стоя чашку кофе и стал подгонять слугу, который должен был нести за ним холст, складной стул и ящик с красками. Вскоре они с Робертом вышли из дома и растворились в лугах, затянутых белесым утренним туманом. Он хотел было узнать на кухне, как провел ночь Пьер. Но дом был еще заперт, все спали.

Госпожа Адель до глубокой ночи просидела у постели малыша, ей казалось, что его немного лихорадит. Она прислушивалась к его невнятному бормотанию, щупала ему пульс и поправляла постель. Когда она пожелала ему спокойной ночи и поцеловала его, он открыл глаза и посмотрел на нее, но ничего не сказал. Ночь прошла спокойно.

Пьер не спал, когда она утром вошла к нему. Он отказался от завтрака, но попросил книжку с картинками. Мать сама пошла за ней. Она подложила ему под голову еще одну подушку, раздвинула шторы и дала Пьеру книгу в руки; она была раскрыта на рисунке огромного, сверкающего золотисто-желтыми лучами солнца; эту картинку он особенно любил.

Он поднял книжку к глазам, на рисунок упал ясный, радостный утренний свет. Но тотчас же по нежному лицу ребенка пробежала темная тень боли, разочарования и отвращения.

– Фу, как больно! – страдальчески вскрикнул он и выронил книжку.

Она подхватила ее и снова поднесла к его глазам.

– Это же твое любимое солнышко, – уговаривала она его.

Он закрыл глаза руками.

– Нет, убери. Оно такое ужасно желтое!

Вздохнув, она убрала книгу. Один Бог знает, что случилось с ребенком! Она знала его чувствительность и его капризы, но таким он еще никогда не был.

– Знаешь что, – сказала она мягким, упрашивающим тоном, – сейчас я принесу тебе вкусного, горячего чаю, ты положишь в него сахар и выпьешь с сухариком.

– Я не хочу!

– Ты только попробуй! Тебе понравится, вот увидишь. В его глазах появилось выражение муки и бешенства.

– Но я же не хочу!

Она вышла и долго не приходила. Пьер щурился, глядя на свет, он казался ему чересчур резким и причинял боль. Он отвернулся. Неужели для него не найдется больше хоть какого-нибудь утешения, хоть капли удовольствия или маленькой радости? Упрямо, со слезами на глазах он зарылся головой в подушку и раздраженно впился зубами в мягкое, пресное на вкус полотно. Это напомнило ему давнюю привычку. В самом раннем детстве, когда его укладывали в постель и он не мог сразу заснуть, у него была привычка впиваться зубами в подушку и монотонно жевать ее до тех пор, пока не приходила усталость, а с ней и сон. Так он поступил и теперь и постепенно впал в состояние легкого оцепенения. Он успокоился и долго лежал неподвижно.