Дзюнъитиро Танидзаки - ЛЮБОВЬ ГЛУПЦА

— Алло, алло… — повторял Хамада.

— А-а, да…

— Это вы, Кавай-сан?

— Да… да…

— Что с вами?

— Я… Я не знаю что делать…

— Нельзя же размышлять у телефона! Так вы ничего не придумаете.

— Я понимаю… Хамада-кун, я не знаю как быть… Я совсем потерял голову. С тех пор как она ушла, я страдаю, не могу уснуть. — Чтобы вызвать сочувствие Хамады, я продолжал как можно более жалобным тоном: — Хамада-кун, сейчас у меня нет никого, к кому обратиться. Простите, что беспокою вас, но я… я хочу как-нибудь узнать, где Наоми. У Кумагая она или у кого-то другого? Вот и осмелился просить вас об этом: не можете ли вы узнать? Я думал, что поскольку вы связаны с ним, то разузнаете обо всем лучше, чем я. Поэтому…

— Хорошо, это я сразу узнаю, — без запинки ответил Хамада. — А у вас есть какое-нибудь предположение, где она может находиться?

— Я думаю, Наоми, конечно, у Кумагая. Вам я могу сказать. У меня есть доказательства, что Наоми по-прежнему тайно встречалась с ним. Это открылось, и поэтому мы поссорились. Я выгнал ее из дому.

— Гм…

— Вы сказали, что видели ее с европейцем и с другими мужчинами… В европейском платье?… Это совсем сбивает меня с толку. Но если вы встретитесь с Кумагаем, то сможете узнать, как обстоит дело.

— Да, конечно, конечно, — перебил мои жалобы Хамада, — постараюсь во что бы то ни стало узнать.

— И прошу вас — поскорее! Если бы вы уже сегодня сообщили мне, я был бы вам так обязан…

— Хорошо, может быть, я узнаю сегодня же. Куда вам сообщить? Вы по-прежнему в конторе на улице Ои?

— Нет, с тех пор как это случилось, я не в силах ходить на службу. Мне все время кажется — вдруг Наоми вернется, а дома никого нет… И вот еще что: хоть это дерзко с моей стороны, но, видите ли, разговаривать по телефону несколько неудобно, хорошо бы нам встретиться… Если вы что-нибудь узнаете, не сможете ли вы приехать в Омори?

— Мне все равно. Я свободен.

— Вот спасибо! Я буду вам очень благодарен. — И мысленно представив себе, с каким нетерпением я буду его ждать, я торопливо добавил: — Когда приблизительно вы придете? Часам к двум, к трем, вы, вероятно, уже узнаете?

— Думаю, что узнаю, но наверное не могу сказать. Приложу все усилия, но, может быть, пройдут два-три дня…

— Ничего не поделаешь! Я буду ждать вас дома и завтра, и послезавтра.

— Хорошо. При встрече поговорим обо всем подробно. До свидания!

— Алло, алло… — Автомат было выключился, но я снова поспешно вызвал Хамаду. — Алло, алло… Э-э… Вот еще что… Это, конечно, зависит от обстоятельств, но если вы сами увидите Наоми и будете говорить с ней, пожалуйста, скажите ей, что… Я не обвиняю ее ни в чем, я понял, что тоже виноват в ее падении. Я был неправ и поэтому прошу у нее прощения. Я согласен на все условия, готов забыть все и прошу ее вернуться ко мне, Если она не согласится, то прошу хотя бы встретиться со мной один раз…

Я готов был сказать: «Если она прикажет мне валяться у нее в ногах, я с радостью сделаю это. Если прикажет бить лбом об пол, прося прощения, я согласен… Я согласен на все…» — но я все же постеснялся это сказать и добавил только:

— Если можно, передайте ей это, пожалуйста…

— Хорошо, если представится случай, непременно передам.

— Затем… у нее такой характер… я думаю, что даже если она хочет вернуться, она все равно станет упрямиться, так передайте ей, что я совсем пал духом. Приведите ее насильно!

— Понял, понял… Ручаться не могу, но постараюсь сделать все, что возможно.

Я был слишком назойлив, и Хамада, кажется, начал терять терпение, но я продолжал говорить до тех пор, пока в моем кошельке не осталось ни одной монеты в пять сэн. Чуть не плача, я говорил дрожащим голосом и, наверное, впервые в жизни так многословно и бессвязно. Но, повесив трубку, я не только не вздохнул с облегченном, но не находил себе места в ожидании Хамады. Он сказал, что, возможно, придет сегодня, но что делать, если сегодня ему прийти не удастся? Нет, не «что делать?», а «что со мной будет?». Сегодня остается только тосковать о Наоми. Ничего другого я делать не в состоянии, ни спать, ни есть, ни выйти из дома. Я должен сидеть взаперти и ждать сложа руки известий от постороннего человека, которого я заставил бегать и хлопотать ради меня. Вообще нет ничего мучительнее бездействия, а я вдобавок еще до смерти любил Наоми. Представьте себе, какая пытка, сгорая от тоски по ней, следить за стрелкой часов, вручив решение своей судьбы другому! Минуты тянулись бесконечно, время шло нестерпимо медленно. Шестьдесят этих бесконечных минут — всего лишь час, сто двадцать минут — всего лишь два часа… А чтобы прошло три часа, придется сто восемьдесят раз вытерпеть, пока секундная стрелка с монотонным тиканьем обежит циферблат! А если это будут не три, а четыре часа, или пять, или шесть, а, может быть, день, два, три… От нетерпения и тоски я, несомненно, сойду с ума…