Халлдор Лакснесс - Салка Валка

Женщина была совершенно беззащитна перед потоком столь веских слов. Если один только внушительный вид этого человека приводил ее в такой трепет, что слова застревали у нее в горле, то какое же впечатление могли произвести на нее его доводы? В душе она чувствовала, что он наговорил ей много несправедливого и даже просто обидного, но как могла она выказать свои чувства такому важному человеку, равнодушному, как эти высокие горы, нависшие над фьордом, ко всему, что говорят простые смертные, и еще более равнодушному к их мыслям и чувствам.

— Что ж, простите, мне больше ничего не нужно, — сказала женщина, собираясь уходить.

— Так, так, — промолвил пастор, поднимаясь во весь свой величественный рост, достигающий не менее шести футов, — Да, как сказал апостол, все, что я могу предложить тебе, это пожелать удачи и счастья во имя всемогущего бога. Я не обладаю ни златом, ни серебром, но все, что я имею, я дарю тебе… Каритас! Каритас! Угостика эту женщину чашкой кофе, если осталось от завтрака. И, быть может, ты найдешь еще что-нибудь для них?

И не успела за ними захлопнуться дверь из кабинета пастора, как на пороге появилась сама хозяйка дома — жена пастора. Это была краснолицая женщина лет шестидесяти, дородная и здоровая, одетая в исландский костюм.

— Я слышала, мой муж просил угостить вас кофе, — обратилась фру к Сигурлине. — Но, к сожалению, нам нечего предложить вам к кофе, мы еще за завтраком подчистили все до крошки, осталось разве только несколько черствых печений, но, я уверена, вы не станете их есть. Послушай, Каритас, подлей-ка в кофейник воды, там немного осталось после завтрака. Лично я не пью крепкий кофе между завтраком и обедом. Присаживайтесь сюда, на скамейку, и расскажите о себе. Говорят, вы приехали сюда издалека.

— Спасибо, мне кажется, нам пора идти. Мне сказали, что доктору нужна помощь по хозяйству, я хочу успеть зайти к нему до обеда.

— Где вы остановились?

— Мы ночевали в приюте Армии спасения.

— В приюте? Вы, одинокая женщина! Упаси вас всемогущий очутиться среди этого сброда в самом начале сезона. В этом безнравственном…

— Думайте, как хотите, — осмелилась заявить женщина, — но я нашла там своего спасителя не далее как вчера вечером.

— Ах, вот как! Вы, видно, быстро столковались с этим сбродом.

— Я сошлась с теми, кто верит в Иисуса. Быть может, у вас есть основания называть Армию спасения сбродом, У меня же их нет.

— Да поможет вам бог, женщина. Но что привела вас к нам? Я слышала, как вы жаловались моему мужу на бедность. Уж не думаете ли вы, что попали в страну с молочными реками и кисельными берегами, где можно целый день лежать на боку да ждать, когда жареный гусь сам прилетит к вам в рот.

— Я вовсе не говорила этого, — возразила женщина. — Но как бы ни тяжела была жизнь в маленькой деревушке, нельзя отрицать, что там, где люди преклоняют колена перед распятием Христовым, там воистину господня страна обетованная.

— Уж не значит ли это, что всякий, кто приходит со словами «господи, господи»… А зачем вы таскаете за собой эту девочку?

— Это мой ребенок, — сказала Сигурлина.

— Ну, ну, дорогая, чего вы рассердились? Садитесь сюда, на скамейку, выпейте горячего кофе.

Но как ни бедна была Сигурлина, больше терпеть она не собиралась. Внезапно былое легкомыслие взяло верх, я женщина впала в новый грех.

— Сами пейте свои помои! — выпалила она и, взяв девочку за руку, быстро направилась к двери.

Но на этот раз, когда они вновь очутились на морозе, Сигурлина ничего не сказала своей дочери. Огромная тяжесть легла ей на сердце после этого посещения.

Сколько совершаем мы грехов! Священное писание слишком многого требует от простых смертных.

В аптеке доктора царил неописуемый запах, тот таинственный аромат, который говорит непосвященным о существовании какого-то особого мира. И среди этого нагромождения всевозможных склянок, пробирок, бутылок, пузырьков и баночек с непонятными надписями на наклейках смутно выделялся сам доктор в белом халате, похожий на кудесника. Он развешивал на крошечных весах какой-то порошок и ссыпал его в маленькие лоскутки бумаги. Это был высокий сухопарый человек, он улыбался в рыжие усы, кланялся и смотрел из-под очков на мать и дочь с таким видом, будто хорошо знал все их тайны и хотел заверить их, что он ничего не разболтает.

— Хорошо, вполне хорошо, — сказал он, улыбаясь им весело, спокойно, любезно и таинственно.