Кальман Миксат - Черный город

— Гости приехали! — недовольным голосом сообщила Марьяк, раскладывавшая на теплом крылечке айву, чтобы она распространяла по всему барскому кабинету свой дивный аромат. — И как только людям охота в этакую непогоду по гостям таскаться?

Тем временем коляска подкатила к крыльцу. Теперь уж и у Гёргея зашевелилось любопытство; он подошел к окну и увидел, как из коляски, откинув полость из волчьего меха, выбирается дама, крест-накрест закутанная в огромную шаль, как она полою темно-зеленого пальто на меху нечаянно сдернула с сиденья на снег кирпичи и бутылки, вероятно служившие ей в дороге грелками. У тепло закутанной гостьи на виду оставались только глаза да покрасневший на морозе нос — так что узнать, кто пожаловал, было пока еще невозможно. Лишь когда Престон, помогавший даме сбросить с себя в передней многочисленные теплые одежды, обменялся с нею несколькими словами, тетушка Марьяк, расслышав голос гостьи, вскрикнула: "Провалиться мне на этом месте, если к нам не топорецкая барыня пожаловала!" — и бросилась ей навстречу.

У Гёргея же, напротив, плотно сжались губы, вздулись на лбу жилы. И вместо того чтобы поспешить навстречу гостье, как того требовало приличие, он пересел к столу и принялся что-то писать или, по крайней мере, делал вид, что пишет.

А в комнату и в самом деле уже входила госпожа Гёргей. Вице-губернатор ясно слышал ее шаги и шелест юбок, однако продолжал писать, взволнованный, разгневанный; он не обернулся бы ни за что на свете, а потому не мог и заметить ни испуга на лице невестки, ни ее подавленного вида, ни того, что она едва держится на ногах.

Гостья на минуту остановилась посреди комнаты, изумленная таким приемом, а затем заговорила тихим, хрипловатым голосом, пытаясь обратить на себя внимание вице-губернатора, погруженного в работу:

— Это я, деверь!

Однако вице-губернатор не пожелал обернуться и продолжал усердно писать; лишь небрежно, резким и полным презрения голосом, он бросил через плечо:

— Что вам угодно?

Вполне возможно, что госпожа Гёргей и не заметила этого холодного, оскорбительного тона, как, вероятно, не заметит булавочного укола человек, у которого сердце разрывается от иной, мучительной боли. Силы покинули ее, и она рухнула на стул, едва успев сообщить убийственную весть;

— Схватили моего мужа, брата вашего превосходительства! Вице-губернатор швырнул на стол перо и с горькой насмешкой воскликнул:

— И вы, разумеется, горюете!

— О, боже! — сквозь рыдания проговорила несчастная. — Конец ему теперь. Сошлют на каторгу или казнят!

Вице-губернатор побледнел.

— Кто схватил его? — спросил он взволнованно.

— Наверное, лабанцы.

— И где он сейчас?

— Не знаю, куда его увезли!

— Где и когда схватили? В пути или еще где?

— Дома, — отвечала невестка губернатора и громко заплакала.

Гёргей с изумлением уставился на нее.

— Как? Разве Янош был дома? Я ничего не знал.

— Потому что мы вынуждены были скрывать это. Янош, переодетый в крестьянскую одежду, скрывался на топорецкой мельнице.

При этих словах Гёргей, бледный как смерть, вдруг побагровел, будто вареный рак, глаза его вмиг утратили гневное выражение, со лба как ветром сдуло мрачную тучу; он посмотрел на дрожавшую женщину взглядом, в котором было и участие, и сожаление, и стыд, бросился вдруг перед нею на колени, схватил край ее черного фартучка и, поднося его к губам, поцеловал.

— Что вы делаете, сударь? — перепугалась Мария Яноки и вскочила со стула.

— Молю вас о прощении, которого я, впрочем, недостоин! Он поднялся, отряхнул пыль с колен и оживленно продолжая:

— Мария, милая моя невестка, не горюй больше ни минуты! Яноша схватил не император, а человек, который возвратит его тебе.

Госпожа Гёргей тяжело вздохнула и посмотрела на деверя, веря и не веря его словам.

— О, господи, кто он — этот человек?

— Я, — отвечал вице-губернатор, — я велел схватить его! Женщина разочарованно опустила голову. Вот новое несчастье случилось! Бог лишил беднягу рассудка, да еще в такую минуту, когда помощь всесильного родича была бы ей так нужна. Марии Гёргей и прежде бросалось в глаза, что вице-губернатор странно ведет себя, теперь же у нее не оставалось больше ни капли сомнения.

Но Гёргей, словно прочитав на лице невестки эти мысли, поспешил ее успокоить.

— Вы, вероятно, думаете, что я сошел с ума? Но нет, я не сумасшедший, я просто — злодей. Не знаю, простите ли вы меня когда-нибудь. Мне насплетничали, что сударыня-невестушка по ночам принимает у себя в опочивальне какого-то парня с мельницы. Это взбесило меня, и я приказал изловить негодяя. Подло с моей стороны было поверить гнусному навету. Дайте мне за это пощечину, я заслужил ее. Вот моя щека, бейте!