Франц Кафка - Ангелы не летают

«Кафка написал… редкостные, недостижимые книги, которые никогда не будут прочитаны до конца».

«Писатель, который полнее всех выразил наш век».

«Такие гении, как Кафка…»

— Что тебе опять не нравится?

— «Гений, гений» — да где эта гениальность-то, в чем она?

— Ты можешь предсказать, что придет в мир через двадцать, пятьдесят или сто лет? А он это сделал. Вещдоки где? Ну, я мог бы предложить тебе добраться до «Замка» или открыть «Процесс». Но чтобы не выходить из кухни — хорошо сидим! — загляни здесь за его «Китайскую стену», и ты увидишь за ней кадры советской кинохроники и услышишь закадровый текст. А в записи 3.139 прямо заявлено существование «множественных личностей», которое будет обнаружено психиатрами через полвека. А в 4.4 предсказано то ускорение времени, которое мы только сейчас начинаем осознавать. Его тексты полны предсказаний, предвосхищений — и никто не знает, сколько там еще не прочитано, не понято. И не будет понято, пока мы такие, какие мы есть. Ведь гениальность в одной из своих проекций — это небывалая точка зрения, с которой в знакомом пространстве нашего мира открываются незнакомые, иные измерения, иная топология, связность, причинность, — и иными оказываемся мы. Да, с каждым новым прочтением Кафки мы меняемся. И он меняется… Ты там страничку-то не дочитал.

«…рождаются раз в столетие».

«Искусство Кафки вынуждает вновь и вновь перечитывать его произведения… Мы подходим здесь к границам человеческого мышления».

«Пока люди будут читать, они будут читать Кафку».

Такие дела. Ну, вам, наверное, уже пора? Да и мне, пожалуй. Да-да, в живую жизнь, конечно. И все же что-то, мне кажется, могло вас здесь удивить или заинтересовать: в этих пространствах Кафки странно, но интересно. Нет-нет, разумеется, я понимаю, я ни в чем вас не убедил — так, посидели на кухне, поговорили. И замечательно! Несогласие с чужим прочтением — это уже шаг к собственному, а лиха беда… в смысле — в добрый путь. (Тот маленький рассказ «В путь» кончается словами: «Ведь это, к счастью, и в самом деле чудовищное путешествие».) Впрочем, отправляться в этот путь никто не обязан. Без Кафки можно прожить. И без Равеля можно, и без Леонардо. Просто ваша жизнь могла быть побогаче, а будет победнее. Вы согласны? Да еще и те, которые ничего на самом деле в этих равелях не смыслят, но звон слышали, будут чувствовать свое превосходство над вами — и с усмешкой его демонстрировать. Ладно, бог с ними. Никто не знает, для чего читать Кафку; даже, кажется, и вопрос этот «для чего?» из какого-то другого пространства. Но ведь не для того же, чтобы кому-то что-то демонстрировать. А тогда все-таки — для чего? Ну, может быть, для души. Вы согласны?

Г. Ноткин

В состав наследия Кафки входят восемь маленьких голубых тетрадей ин-октаво (как вспоминает М. Брод, такие тетрадки в гимназии они называли «словариками»). Эти тетради относятся к периоду 1917–1919 годов и вначале ведутся параллельно с одиннадцатой и затем двенадцатой «большими» дневниковыми тетрадями ин-кварто, но с ноября 1917 по июнь 1919 года Кафка дневник не вел, и «голубые тетради» заполняют, таким образом, возникшую лакуну. Однако, как отмечает Брод, в этих тетрадях почти нет «подневных» заметок, даты встречаются редко, события личной жизни и разного рода будничные происшествия везде лишь обозначены немногими словами (записанными к тому же более мелким почерком, чем как бы подчеркивается незначительность содержания), и большая часть записей — это наброски художника, фрагменты рассказов, афоризмы, размышления, небольшие законченные новеллы, а также неоконченная пьеса «Сторож склепа».

То есть тетради ин-октаво — это, по существу, творческие записные книжки писателя. По этой причине М. Брод не включил их в том дневников, а перенес в том произведений из наследия.

В первой тетради, помимо представленных текстов, содержатся также известные рассказы — такие, например, как «Шакалы и арабы», «Мост», «Егерь Гракх», «Всадник на ведре».

Продолжение рассказа «Всадник на ведре».

Черновик письма писателю и историку литературы Паулю Виглеру, выпустившему во время войны избранные письма Бетховена и Шопенгауэра. «У. В.» в начале письма — «Уважаемый Виглер».

Набросок к рассказу «Новый адвокат».