Карел Чапек - Гордубал

- Это тебе, Полана, - нерешительно предлагает Гордубал. Все пустяки, не знал я, что... - Юрай отворачивается и роется в своих вещах. Что бы такое выбрать для Маньи? - А вот это, Штепан, - мнется он смущенно, - это, верно, тебе сгодится. Американский нож и трубочка американская.

- Ах ты! - глухо вырывается у Поланы, глаза ее наполняются слезами, она выбегает вон.

Что с тобой, Полана?

- Покорно благодарю, хозяин, - кланяется Манья и, показав в улыбке все зубы, подает Юраю руку. Эге-ге, ну и хватка у тебя! Может, померимся силой?

Слава богу, - вздыхает про себя Гордубал, - вот и дело с концом.

- Покажи ножик, дядя, - пристает Гафья.

- Гляди, - хвастается Штепан, - вон какой нож! Из Америки. Я тебе американскую куклу вырежу, хочешь?

- Да, дядя, - пищит Гафья, - а не обманешь?

Юрай улыбается широкой блаженной улыбкой.

Однако и это не все. Юрай знает, что еще полагается сделать. Ежели человек вернулся из Америки, должен он в трактире показаться, с соседями поздороваться, чарочку им поставить. Пусть всякий видит, что не со срамом Гордубал воротился, не с пустой мошной. Эй, трактирщик! Всем по чарке, да поживей наливай. Не знаешь, что ли, Гордубала, майнера из Америки. Пусть по всей деревне весть разнесется: "Знаете, кто вернулся? Пойдемте взглянуть на Гордубала... Жена, подай армяк и шапку".

- Я скоро вернусь, Полана. Иди себе спать и не жди меня, - говорит Юрай и по притихшей темной деревне с ухарским видом шагает в трактир. Хорошо тут пахнет, - дровами и стадом, соломой, сеном... А вот пахнуло гусями, а вот крапивой и пупавником.

VI

В трактире нет уже старого Сало Берковича: какой-то рыжий еврей поднимается из-за стойки.

- Что угодно, сударь? - недоверчиво осведомляется он.

В углу сидит одинокий завсегдатай. Кто бы это мог быть? Кажется, Пьоса, ну конечно, Андрей Пьоса, по прозвищу "Гусар". Он глядит на Юрая, точно готов крикнуть: ты ли это Юрай? - Да, я, Андрей Гусар, видишь ведь, что я.

Нет, не закричал Пьоса, смотрит пристально.

- А что, хозяин, жив еще старый Беркович? - спрашивает Гордубал, чтобы показать, что он здешний.

Веснушчатый трактирщик ставит на стол чарку водки.

- Шесть лет, как схоронили его.

Шесть лет? Ох, Пьоса, срок немалый! Что останется от человека через шесть лет? А через восемь?

Восемь лет, хозяин, не пивал я водочки. Иной раз, ей-богу, и рад бы напиться, залить горе на чужбине, да запретили водку в Америке. Зато больше долларов шло Полане; видишь: коня купила и поле продала. Одни, мол, каменья. А ты небось поле не продал, Андрей. Ты ведь не был в Америке.

Трактирщик стоит у стойки и посматривает на Юрая. "Заговорить, что ли, с гостем? - раздумывает он. - Нет, видать, не разговорчив гость, смотрит как-то странно,, лучше его не трогать. Кто бы это мог быть? У Матея Пагурко сын где-то на чужбине; может, это сын Матея? Или это Гордубал, муж Поданы, тот, что в Америке?"

Юрай прищурился. Корчмарь отворачивается и переставляет стаканы на стойке.

А что ты, Пьоса, прячешь глаза? Окликнуть тебя, что ли? Так-то вот, Андрей Пьоса. За восемь лет отвык человек разговаривать, язык не поворачивается. А ведь даже конь и корова любят, чтобы с ними поговорили. Правда, Полана всегда молчалива, а восемь лет разлуки не сделают человека общительнее, одиночество болтать не научит. Я и сам не знаю, как начать: она не спрашивает, - я молчу, она молчит, - и мне спрашивать не хочется... Эх, чего там, Штепан - хороший работник, ну и поговорит за хозяйку. А хозяйка, что ж, продала поле, купила землю в степи, вот тебе и все...

Гордубал пьет водку и покачивает головой. Жжет, чертово зелье! Однако ж человек ко всему привыкает. Штепан, кажется, парень хороший, разбирается в лошадях и Гафью любит. Ну а Полана - та привыкнет, и все пойдет честь честью. Эх, Пьоса! А что, на твою жену тоже иной раз находит? Ты ее поколотишь, и все тут. А Полана - словно дворянка, вот оно как, Андрей. Умная, работящая, чистая - слава тебе, господи! Странная, это правда. Зато походка у нее какая, братец! Другой такой ни у одной бабы в деревне нет. Не ладится у меня с ней, дружище, Эх, ворваться бы мне вихрем в дом, закружить ее, чтоб дух захватило. Вот как надо бы, Андрей. А у меня, понимаешь, не вышло. Перепугалась она, оробела, точно я с того света прибыл. И Гафья тоже вроде как испугалась. И ты, Андрей. Однако ж приехал я, ничего не поделаешь. Не сломался лед сразу, так растает помаленьку. За твое здоровье, Андрей!

Андрей Пьоса, по прозвищу Гусар, поднимается и идет к дверям, будто и не видал Гордубала. В дверях он оборачивается и бросает хрипло: