Иван Горбунов - Сцены из народного быта

– Да, уж именно… увеселенье публике большое!..

– Вчера наш хозяин уже разрешение сделал: часу до четвертого ночи портером восхищались.

– Православные, с широкой масленицей! Дай бог всем! Теперича масленица, опосля того покаяние! Ежели, примерно, воровал али что хуже – во всем покаемся и сейчас сызнова начнем. Все люди, все человеки! Трудно, а бог милостив! Мне бы теперь кисленького чего… я бы, может, человек был…

– Бедный я человек, неимущий гражданчик, можно сказать – горе горецкое, а блинков поел!.. Благодарю моего господа бога! Так поел, кажется…

– Дорвался!

– Дорвался! Верное твое слово – дорвался. Штук тридцать без передышки! Инда в глазах помутилось!..

– Что ж, ведь обиды ты никому не сделал…

– Кухарку, может, обидел, заставил стараться, а то никого…

– Семен Иваныч, блины изволили кушать?

– Да я крещеный человек аль нет? Эх ты… образов вание!..

– Что у вас: сюжет насчет масленицы? Так я вам могу доложить, что супротив прежних годов обстоятельства ее оченно изменились, и ежели где справляют ее по-настоящему, так это у папы рымского, но только, между прочим, заместо блинов конфеты едят.

– Тьфу! Разве может конфета против блина выстоять?

– Блин покруче конфеты; как возможно!.. Конфете с человеком того не сделать, что блин сделает.

– Блин, ежели он хороший, толстый да его есть без разума, – об душе задумаешься.

– Человеком! Иному ничего, ешь его только с чистым сердцем.

– Я больше со сметаной обожаю…

– И сейчас это папа рымский выдет на балкон, благословит публику с широкой масленицей, и сейчас все начнут действовать, кто как умеет: которые колесом ходят, которые песни поют, которые на гитаре стараются, а которые в уме помутятся – мукой в публику кидают, и обиды от этого никому нет, потому всем разрешение, чтобы как чудней. Огни разложат… Превосходно…

– В старину и у нас было весело. Идешь, бывало, по улице-то – чувствуешь, что она, матушка, на дворе… Воздух совсем другой: так тебя блинами и обдает, так тебя и обхватывает… На последних-то днях одурь возьмет… Постом-то не скоро и на путь истинный попадешь…

– После хорошей масленицы человек не вдруг очувствоваться может: и лик исказится, и все…

– С широкой масленицей! Можно мастеровому человеку себе отвагу дать? Господа купцы, есть я мастеровой человек и, значит, трудящий… Можно ему? Какой мне от вас ответ будет? Вот вы и не знаете… А я вам сейчас предъясню… Масленица для всех приустановлена. Видите! И значит, я должен все порядки соблюсти. Верно я говорю? Наскрозь всю масленицу! Без купцов нам жить невозможно, голубчики… Не осудите меня. Запили заплаты, загуляли лоскутки…

– В балаганах-то теперь стон стоит…

– Уж теперь народ сорвался…

– И что значит этот блин… лепешка и больше ничего. А вот ежели нет его на масленице – словно бы человек сам не свой.

– Уж бедный который и тот…

– Семен! Графинчик да поподжаристей пятачок, только чтоб зарумянил хорошенько.

– А ведь за масленицу-то одолеют эти блины… Мы с понедельника благословились…

– У нас, бабушка, вперемежку: день блины да день оладьи – оно и не так чувствительно.

– У меня к блинам больше пристрастия. Снеток, ежели хороший…

– С луком тоже прекрасно… Глазками его нарезать… аромат…

– У нас Домна Степановна кадушку-то сперва-наперво холодной водой сполоснет, положит муку-то да молитвы начнет шептать, так у ней блин-то… Господи!.. Так сам тебе в душу и лезет. В понедельник архимандрита угощали. «Ну, говорит, Домна Степановна, постный я человек, а возношу вам мою благодарность». А дьякон только вздыхал…

– От хорошего блина глаза выскочат. А вот я посмотрю на господ… Какие они к блинам робкие: штуки четыре съест и сейчас отстанет…

– Кишка не выдерживает!

– Наш лекарь Василий Петрович сказывал: «Кто ежели, говорит, мозгами часто шевелит, значит, по книгам доходит али выдумывает что – тому блины, вред. Потому, говорит, разнесет человека, распучит, воздуху забрать в себя не может, ну, и конечно, действоваться уж и не может…»

– A вот мы не думамши живем, а, слава тебе господи, не хуже других! И капитал скопировали и народ по своим достаткам кормим… Богу он за нас молит. И какое есть нам от бога положение – блины, все прочее…

– У нас без сумления…

– Да об чем сумлеваться-то? Один раз живем.

– Маланья Егоровна по корпусу-то своему – свинья сущая, едва ходит, с лестницы под руки водят, а какой ум в себе имеет. Намедни протопопу какое слово брякнула. Камилавку снял. «Ну, говорит, мнение ваше необыкновенное…» А ведь никаких книг не читала и ни об чем никогда не думала, а уж, значит, бог вложил… Любопытно это, с учителем она вчера за блинами, сцепилась насчет разговору. Тот говорит: «У вас, говорит, в помышлении все насчет еды…» А она говорит: «Мы, говорит, творим еже предуставлено. Как старики наши жили, так и мы живем. Вы, говорит, кушайте во славу божию, коли епекит у вас есть, а нашим порядкам не мешайте. Вы, говорит, молодой человек, а я в Киеве была, и у Соловецкого сподобилась…» Тот прикусил язык-то да так и остался.