Луи Селин - Банда гиньолей

Ба-ба-бах! Вновь гремели взрывы, да в сто раз громче прежнего… Все кинулись к дверям: нельзя же пропустить такое. Забегали туда-сюда, хохоча как от щекотки…

— Пеп! Пеп! У-у-у! — заверещала Бигуди.

Высыпали в ночную темень… Из города, со стороны шлюза, подходили еще людишки, последние члены шайки… Лес-терский бордель был представлен теперь в полном составе… Заявились Гертруда, Флюгер, Кармен, которые добирались через Тауэрский мост. Уж очень им хотелось полюбоваться на пожары. Таки добрались… Каскада с ними не было, он собирался прийти позднее — с женщинами не ходил, встречался с ними либо в баре, либо на скачках, но только не на улице… Существовали общепринятые правила… Разумеется, говорили и о нем, и о том, что он думает о моем поведении.

«Не хватает мне этого малого. Не хватает! Уверен, он наделал глупостей!» Его собственные слова!

— Да он тебя на дух не переносит! Не дай бог, кто-нибудь натворил бы хотя бы сотую часть, сколько крика было бы!.. Уж он продрал бы того с песочком!..

«Что там было после моего ухода? Легавые? Мэтью? Верно, выведывали обо мне?» — «Было похоже на то, самую малость.» — «А что слышно об ушедших на фронт?» — «Трое убитых, остальные в добром здравии.» — «А дамы, Рирет и прочие? Работают, как положено, или все безделушками щеголяют? Ленятся, поди, лахудры…» — «Военные спаивали их, они нажирались до полного непотребства. Попробуй вытащить их из постели к четырем часам пополудни! Нет мужика, нет и совести… Даже к ужину не успевали еще глаз продрать. Словом, ни на что не годились… Анжела и ругала, и грозила, и кипятилась — все впустую, наглое неподчинение! Нет мужика, нет и почтения. Каскад пытался исправить положение, но к насилию прибегать не желал, поднимал на них руку лишь тогда, когда они оказывались в каталажке… В субботу напивались до того, что весь коридор был облеван. Без виски они не могли уже обходиться, а Нинетта — без спирта, даже своей собаке давала…» Но сейчас умолкла даже ее порочная натура — они спали, наверное, от тоски… оттого, что томились без известий…

Война, война, все та же война!.. Они просыпались только от грохота взрывов. Лишь когда рвалось так, что небо дрожало… Разлепляли глаза. Шлюха без мужика — существо вялое…

Предстояла ожесточенная бомбардировка и воздушная тревога.

О чем и было объявлено…

По слухам, цеппелинов должно было быть несколько дюжин, но их по-прежнему никто не видел, град осколков отскакивал от кровли, да все строение содрогалось и ходило ходуном…

Пили за мое здоровье, за отсутствующих, за присутствующих, за дам, за мисс Вирджинию, за китайца Состена. Из разговоров узнал в подробностях последние вести о павших во Фландрии: Реймонд Счетчик, Бобби Кокаинщик… а в Вогезах погиб Лулу Картежник. Завзятая сплетница Кармен, менее пьяная и тупоумная, чем остальные, увлеченно трепалась о чем-то…

Некоторое время спустя задубасили, задергали дверь: новая орава горлопанов, встрепанные девки, работавшие на Марио, пятеро или шестеро, явились поздравить меня. Целая свора пьяных в стельку, в дымину… Бигуди кинулась расцеловывать взасос всех подряд — извержение самых пылких чувств… Затесавшийся в пьяную братию Деде-аккордеонист тотчас взобрался на стол, примостился поудобнее, сыграл под орудийную пальбу «Марсельезу» и завел без перехода «Голубой Дунай». Чудный вальс!.. Сложите губы сердечком!..

Деде приглашал танцевать: «Губы сердечком! Танцуем вальс! Губы сердечком!»

Мне не нужно было ровным счетом ничего — ни вальса, ни чего бы то ни было. Я собирался удрать… Катитесь вы с вашими губками сердечком!.. Да вообще, как они оказались здесь, как разыскали меня?.. Приступился с расспросами к Джоконде, но она уклонилась от ответа…

Обложились тайнами! Шли бы вы куда подальше!.. Я ухожу, друзья, убегаю и увожу с собой Вирджинию, мою любимую Вирджинию!..

Это я объявил им тоном, не допускавшим возражений. Что тут началось! Все повскакали с мест, завопили как оглашенные: «Ни за что!..» Такой тарарам учинился, что заглушил музыку, орудийный грохот, рев сирен, тревожные завывания над доком… Они не допустят!.. Не бывать тому!.. В меня вцепились со всех сторон, усадили насильно. Очертя голову я бросился на них, начал молотить апперкотами с левой, здоровой руки… Меня опрокинули, трое или четверо придавили к полу. Чего не сделаешь ради славной встречи!.. Они унизили меня в глазах Вирджинии… Я вырвался, принялся поносить их последними словами.

— Да мы же потеряли тебя, голова садовая!