Луи Селин - Банда гиньолей

Ему оставалось лишь молча проглотить. А что он мог возразить?

— Лечите свои фингалы!

Я нежно ласкал лежавшую на диване Вирджинию. Все-таки она понервничала во время нашей отлучки… Теперь мы могли спокойно провести время дома: старичина должен был возвратиться только к ужину, а может быть, и позднее. Он сам толком не знал, уходя из дому.

— Чудесно! Расчудесно! Полный отдых!

Наш кудесник обкладывался мокрыми салфетками. Все тело его было покрыто огромными кровоподтеками, но особенно досталось голове. Ему так саданули каблуком пониже затылка, что сорванная кожа задралась кверху. Ссадины все еще кровоточили, и весьма обильно. Мы обтирали его вдвоем с Вирджинией…

— Ай-яй-яй, славно же тебя изукрасили!.. Сделаешь на память запись в толстых книгах. Такие вещи нельзя забывать!

Задело-таки меня.

— Ты когда на фронт едешь? Спляшешь там перед дулами орудий, а они будут, понимаешь, плавиться!

Помирила нас общая слабость к лакомствам: оба мы были падки на сладкое, и вот представился случай отвести душу.

Мы велели подать нам совершенно потрясающий чай: пять видов мармелада, поджаренные ломтики хлеба и к ним кленовый сироп, бутерброды, пирожные с кремом и жженым сахаром, а в придачу шоколадный кулич — пусть лакеи побегают, жирок порастрясут!.. Мы уютно, по-хозяйски устроились в гостиной, завели граммофон, слушали игриво подпрыгивающие, поддразнивающие наигрыши рэг-таймов, дерзко-бесшабашные, нахально-вкрадчивые песенки, привезенные Сэмми из Нью-Йорка — весь репертуар «Эмпайр пул» в духе нового поветрия: дрыгать ногами под слезливые мелодии. Состен был без ума от этой музыки и тотчас же пожелал потанцевать с Вирджинией. Хотя и основательно ему намяли бока и все ребра пересчитали, да и ломило везде, он пришел в совершенный восторг от мирской музыки и скакал как шальной.

— Еще не надоело прыгать? Совсем чумовой!

Он настаивал, чтобы я тоже танцевал с Вирджинией фокстроты, уанстепы и кекуоки — память об Америке: то же он танцевал и с Пепе…

— Представляешь, я наряжался под дядюшку Сэма, а она изображала Статую Свободы — француженка с факелом!.. Публика с ума сходила, просто буря восторга! Это надо было видеть!

Малость покуролесили, но без участия бедняжки Вирджинии — моя шалунья, моя резвушка немного раскисла.

— Кот — прочь, мыши — в пляс!

Любимая присказка Состена.

Во всяком случае, Вирджинии мы не стеснялись. Так, по крайней мере, мне казалось… Время от времени холуи заглядывали к нам — мол, служба у нас такая, — желая убедиться, что все чинно-благородно. А мы просто радовались, что дом в полном нашем распоряжении, что полковника нет, что мы сами себе хозяева.

При нем, с его подозрительностью, действительно глохло всякое веселье. Эдакий мнимый псих, у которого каждые пять минут неизвестно почему менялось настроение. Я никогда не знал, как себя с ним вести. Вечно ждал, что он вновь заведет разговор о ртути. Без него я лучше чувствовал себя, даже при всех моих телесных немощах, моих головных болях. Стоило мне завидеть его мурло с моноклем, притворную ухмылку, как начинало ныть то тут, то там. Хоть бы он совсем не возвращался!.. Послушали граммофонные записи, я еще потанцевал с Вирджинией, Состен тоже изобразил какую-то польку-мазурку.

Вдруг ей стало худо. Побледнев, она к чему-то прислонилась. Ее мутило.

— Don't know! — громко промолвила она. — Не пойму, что со мной!

— Душенька, — говорю ей тихонько!.. — Идем, я тебя положу! Надо лечь!..

Целую ее, укладываю так, чтобы она вытянула ноги. Надо же поберечься… Успокаиваю ее, ободряю…

Бедняжка Вирджиния! После всех треволнений еще и танцевать! Что же удивительного в том, что заболела голова и сердце, что закружилось перед глазами?..

— Вот видишь, надо беречься!

Говорю по-французски, на «ты».

Состена я уже не стесняюсь — свои люди! Ничего особенного, дело житейское… Попили еще чайку. Вдруг раздалась музыка с крикливыми подхватами. Шарманка, где-то на улице…

— Скажите на милость! — поразился я. — «Сумеречный вальс»! Рыцари Луны! Эту вещь с утра до вечера распевали у Каскада!..

Музыку наяривали на нашей улице, у садовой ограды. Подхожу к окну, бросаю взгляд…

Глаза у меня лезут на лоб… Не может быть!.. Нет, точно!.. Отошел, вернулся в полном недоумении… Верно, померещилось… Нет, не померещилось! Точно они! Это не обман зрения… Хватаюсь за занавеску, ноги подо мною подкашиваются… Присаживаюсь… Вновь подхожу к окну… Они! Ошибки быть не может!.. Они заметили меня, стали подавать знаки… В тележку впряжен Нельсон, а ручку шарманки вертит Сороконожка… Нельсон гогочет, указывает на меня пальцем… Собственной персоной, а рядом Бигуди… Ах, стерва!.. Вся троица, и при них шарманка… Потешаются надо мной. Как они здесь оказались? Все трое? Кто им сказал?.. Очень любопытно! Кто их подослал?.. Сороконожка… Нельсон… Бигуди… Вцепились мертвой хваткой… Мания какая-то! Я стал игрушкой в руках жуликов!.. Состену не скажу — снова устроит скандал — да и малышке тоже. Беру себя в руки. Пойду-ка подышу свежим воздухом… Выхожу из дома, сбегаю с крыльца, припускаю к воротам… Они! Стоят и скалятся. Встретили меня как чурбаны неотесанные: