Генри Джеймс: Урок мастера

Пройдясь несколько раз взад и вперед по галерее, он снова вышел на лестницу и спустился вниз. Ему всегда не хватало умения освоиться в обществе (поистине это было его слабою стороной), и поэтому, не будучи знаком ни с кем из четырех сидевших в отдалении лиц, он принялся шагать из стороны в сторону, и непрестанное движение это, казалось, вселяло в него известную уверенность в себе и избавляло от необходимости делать попытку присоединиться к расположившейся на траве компании. Во всем этом была премилая английская неловкость; он продолжал ощущать ее и тогда, когда нерешительным шагом стал пересекать лужайку наискось, словно для того, чтобы ни с кем не столкнуться. По счастью, в одном из мужчин обнаружилась столь же милая английская непосредственность, с которой он тут же поднялся с места и сделал несколько шагов в направлении вновь прибывшего, причем приветливое выражение его лица и успокаивало, и ободряло. Пол Оверт тотчас же ответил на это приветствие, хоть и знал, что тот, кто направлялся ему навстречу, не был хозяином дома. Это был высокий, пожилой, осанистый мужчина с седыми усами и румяным улыбающимся лицом. Как только они сошлись на середине пути, он, рассмеявшись, сказал:

— Э-э, леди Уотермаут говорила нам, что вы должны приехать; вот она и попросила меня, чтобы я вас принял.

Пол Оверт поблагодарил (человек этот сразу ему понравился) и вместе с ним направился к остальной компании.

— Они все пошли в церковь, — продолжал незнакомец, — все, кроме нас, а мы вот расположились тут, очень уж тут хорошо.

Оверт не мог не согласиться с ним, что это действительно дивное место, сказав, что ему никогда не приводилось бывать в этой усадьбе раньше и он в совершенном восторге от того, что здесь видит.

— Ах, вы тут никогда не бывали? — воскликнул его собеседник. — Это чудесный уголок, только, знаете, делать-то тут особенно нечего.

Оверт не мог понять, что именно он собирался «делать»; у него было такое чувство, как будто сам он делал так много. К тому времени, как они подошли к деревьям, под которыми сидели все остальные, он успел догадаться, что спутник его военный, и (таковы уж были склонности Пола Оверта) от этого он становился в его глазах еще более привлекательным. Разумеется, это был человек деятельный, он должен был всегда чего-то добиваться, и все в нем противилось безмятежной идиллической жизни. Но при этом он, как видно, отличался таким добродушием, что принимал выпавшую на его долю бесславную передышку как некую печальную необходимость. Пол Оверт разделил минут двадцать этого досуга с ним и со всеми остальными: те смотрели на него, а он — на них, не очень-то понимая, кто же эти люди, продолжавшие меж тем начатый разговор, содержание которого от него ускользало. В сущности, это был разговор ни о чем, где неожиданные, случайные паузы перемежались с каскадами светской болтовни, и вертелся он вокруг каких-то имен и названий мест, которые мало что ему говорили. Однако живое участие в нем собеседников и сама неторопливость были приятны ему и очень под стать пленившему его теплому воскресному утру.

Внимание Оверта на первых порах было поглощено одним частным вопросом. Он спрашивал себя, не Сент-Джордж ли один из двух более молодых людей, которых он видел перед собой. Многих своих знаменитых современников он знал по фотографиям; что же касалось этого прославленного, но последнее время сбившегося с пути романиста, то, как ни странно, ему никогда не случалось видеть его лица. Одного из этих двух следовало, правда, исключить — он был для него слишком молод; другой же, пожалуй, был недостаточно умен, и у него были такие невыразительные, лишенные всякой пытливости глаза. Если глаза Сент-Джорджа действительно оказались бы такими, то проблему внутренней противоречивости его таланта разрешить было бы еще труднее. К тому же обладатель этих глаз так вел себя с дамой в красном, как нельзя себе представить, чтобы мог вести себя с женою даже писатель, которого критики обвиняли в том, что он слишком многим готов пожертвовать ради стиля. И наконец, сам не зная почему, но Пол Оверт думал, что если бы этот человек с невидящими глазами носил имя, от которого сердце его начинало биться (а у него к тому же еще были эти несуразные модные бакенбарды — юный поклонник знаменитого писателя никогда бы не мог представить себе его лица в столь вульгарном обрамлении), то он непременно бы чем-нибудь выказал, что узнает его, встретил бы по-дружески, был бы хоть немного наслышан о нем, знал бы, что это он написал «Джинистреллу», и, уж во всяком случае, до него донеслось бы, что этот только что вышедший роман произвел впечатление на знатоков. Пол Оверт боялся чересчур возгордиться собой, но он подумал, что с его стороны не было бы нескромностью допустить, что то обстоятельство, что он является автором «Джинистреллы», уже может служить ему известной рекомендацией. Сопровождавший его военный представился. Это был Фэнкорт, но вместе с тем это был Генерал, и за эти несколько минут он успел сообщить приехавшему, что прослужил двадцать лет за границей и только недавно вернулся.

Читать дальше