Герман Мелвилл - Тайпи (Шпет)

Я решил, что какой-нибудь воин, который еще не имел чести получить аудиенции, желал принести мне дань своего уважения. Я стал таким тщеславным благодаря исключительному вниманию, которым меня окружали. В виде наказания за такую небрежность со стороны этого Марну, я намеревался принять его холодно. Возбужденная толпа появилась передо мною, ведя одного из самых поразительных представителей человеческого рода, которого я когда-либо видел.

Чужестранцу было не больше двадцати пяти лет, и рост он имел немного больше среднего; если бы он был на волосок выше, безупречная пропорциональность его тела была бы нарушена. Он был прекрасно сложен: изящные черты его лица, чистые линии щек делали его полинезийским Аполлоном. И действительно, овал лица и правильность черт напоминали античную голову. Но к мраморному спокойствию произведения искусства прибавлялась теплота и живость выражения, встречающаяся лишь у островитян Южного океана. Темные волосы Марну вились на висках и у шеи мелкими колечками, постоянно танцевавшими во время его оживленного разговора. Его щеки были нежны, как у женщины, лицо — чисто от татуировки, хотя все тело было разрисовано фантастическими фигурками. Легкий пояс из белой таппы не шире шести сантиметров со свисающими сзади и спереди кистями составлял весь костюм странника.

Он приближался, окруженный островитянами, неся в одной руке небольшой свернутый плащ, а в другой длинное и богато разукрашенное копье. Он держался, как путешественник, знающий, что подходит к месту удобного отдыха на своем пути. Ежеминутно он оборачивался к толпе и давал, казалось, блестящие ответы на непрерывные расспросы, возбуждавшие в ней взрывы неудержимого веселья.

Пораженный его поведением и своеобразной внешностью, столько непохожей на внешность наголо бритых туземцев с татуированными лицами, я невольно поднялся при его входе и предложил ему место на циновках рядом со мной. Но не удостоив вниманием мою учтивость или хотя бы мое присутствие, чужестранец прошел мимо, даже не взглянув на меня, и опустился на другой конец ложа, тянувшегося вдоль всего жилища.

Я был удивлен и возмущен. Обращение со мною местных жителей учило меня ожидать от всякого, вновь являющегося, проявления любопытства и почтения. Однако странность поведения пришельца пробудила во мне желание узнать, кто эта замечательная личность, овладевшая всеобщим вниманием.

Тайнор поставила перед ним тыкву с пои-пои, и гость начал есть. Наблюдая поразительную преданность ему туземцев и их временное пренебрежение мною, я почувствовал себя оскорбленным. «Слава Томмо прошла. И чем скорее он уйдет из этой долины, тем лучше». Таковы были мои чувства в тот момент, и они поддерживались славным принципом, присущим всем героическим натурам, — или получить большую часть пудинга, или уйти совсем без него.

Марну, удовлетворив свой голод и затянувшись несколько раз из трубки, начал что-то рассказывать и окончательно завладел вниманием своих слушателей. Хотя я и мало понимал язык, однако по оживленной жестикуляции и выражению лица рассказчика (его движения и изменения в выражении лица, как в зеркале, отражались на слушателях) догадывался, о чем идет речь и какие страсти он старается возбудить. Из частого повторения слов «Нукухива» и «франи» (французы) и несколько других слов, значение которых мне было известно, я понял, что он рассказывает о событиях, недавно происшедших в соседних бухтах. Он подробно говорил о нападениях французов, о притеснениях туземцев, о посещении ими различных гаваней; затем, вскочив и наклонившись вперед, он осыпал французов страстными проклятиями. Он призывал тайпи оказать сопротивление, напоминая им, что до сих пор одно имя их удерживало французов от нападения, и с насмешкой говорил о трусости французов, не решающихся со своими пушками напасть на голых воинов этой долины.

Но я не мог понять, откуда он все это знает, если он не пришел только что сам из Нукухивы. Последнее предположение подтверждалось и его запыленным видом. Но если он родом оттуда, то почему он встретил такой дружеский прием у тайпи? Эффект, произведенный его речью, был поразителен; все слушатели как один вскочили с мест, глядя на него сверкающими глазами, как если бы они слышали вдохновенный голос пророка.

В течение всего этого времени он ни разу не удостоил меня взглядом. Казалось, он действительно не подозревал о моем присутствии. Я терялся в догадках, как объяснить его странное поведение. Я видел, что он пользовался среди туземцев большим влиянием, что он обладал недюжинными способностями, что он одарен был большими знаниями, чем прочие жители долины. Из-за этого я начал побаиваться, чтобы он, питая по той или иной причине недружелюбное чувство ко мне, не обратил своего влияния против меня.