Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

— Почему ты ушел? — спрашивает она. — Ты не веришь мне?

— Нет, просто так, — отвечает он, — продолжай.

— Кажется, ты мне не веришь…

— Тебе только кажется! Ну, продолжай же.

— Я уже все сказала. Мы гуляли с ним — по Лувру, по набережной Сены… Мне хотелось забыться, я искала какого-то опьянения. Но я не была вольна над собой, я это чувствовала. При всем желании я ничего не могла с собой поделать. И вот, когда он наконец поверил, что настало время получить от меня то, на что он надеялся, я отстранила его от себя. Тогда-то я и дала тебе телеграмму, в которой просила выслать мне билет на самолет и десять фунтов стерлингов, хотя и знала, что у тебя нет таких денег. Мне нужно было знать, насколько ты нуждаешься во мне, готов ли ты ради меня выдержать такое неожиданное испытание. Когда пришел твой перевод — три фунта, у меня дрогнуло сердце. Я решила не возвращаться к тебе. Но какая-то сила заставила меня немедленно отправиться в аэропорт. Даже оказалось свободным место в самолете, будто кто-то заранее позаботился о моем возвращении к тебе. Когда я поднялась по трапу в самолет и заняла свое кресло, мне окончательно стало ясно, что расстаться с тобой и жить от тебя вдали я не в силах… Банс, ляг, пожалуйста. Не нужно сидеть. Мне это не нравится…

Но он не ложится, напротив — совсем вылезает из постели. От холода зубы его выбивают противную дрожь.

— Куда ты? — спрашивает Нилима.

— Никуда. Сейчас приду.

Он выходит на балкон. По-прежнему сыплется с неба туманная изморозь. Тот же мрак. Жгучими иглами колет тело сырая стужа. Он втаскивает с балкона мокрый стул, обтирает его и садится.

— Банс!

— Спи. Я лягу позже.

— Зачем ты сидишь там, в такой холод?

— Я сказал тебе, не хочется спать.

Нилима тоже встает с постели, подходит к нему.

— Банс, ты должен мне сказать…

— Что?

— Если ты считаешь, что мне лучше было бы совсем остаться там, я и сейчас…

— Ты можешь сделать мне одно одолжение?

— Какое?

— Прекрати этот разговор и постарайся уснуть.

Нилима опускается перед ним на корточки и кладет голову ему на колени.

— Банс, завтра же утром я уеду отсюда… На несколько мгновений ее глаза встречаются с блуждающими в туманном мраке глазами Харбанса. — Ну, скажи, мне лучше уехать?..

Веки Харбанса то закрываются, то открываются.

— Ты сама этого хочешь?..

— Если бы хотела, не вернулась бы…

Взгляд Харбанса снова блуждает где-то в тумане.

— Скажи, мне уехать? — спрашивает Нилима.

Харбанс прячет лицо в ладони.

— Ты рассказала мне не все, — говорит он.

— Нет, я рассказала тебе все.

— Все-все?

— Если бы я захотела, могла бы и ничего не рассказывать. Но я знала, что иначе нельзя. Я ничего не смогла от тебя утаить. Я рассказала все, и вот потому ты теперь…

— Ты все-все мне рассказала?

Остро уязвленная его недоверием, она отшатывается от него и поднимается в полный рост.

— Мне следовало бы знать, что ты не поверишь.

Харбанс смотрит на нее таким взглядом, будто она вот-вот покинет его.

— Почему ты встала?

— Ты же сам сказал, что тебе нужно побыть одному.

— Нет, я должен сейчас же поговорить с тобой.

Нилима снова опускается на корточки. Черты ее лица едва угадываются в ночной тьме, лишь глаза видны ясно и отчетливо. Харбанс столь пристально вглядывается в них, словно перед ним два живых существа и ему предстоит рассмотреть под микроскопом их едва уловимые движения.

— Если ты расскажешь мне все-все без утайки, я навсегда забуду этот разговор.

— Но я и рассказала тебе все без утайки!

— Ты говорила, что когда он пришел к убеждению, будто получит от тебя все, что пожелает, ты сейчас же отдалила его от себя. Но как он пришел к такому убеждению? И что было между вами такое, чему пришлось поставить предел?..

И вот пять дней, пять ночей подряд Харбанс дотошно, как ученый в лаборатории, оснащенной множеством приборов, исследует поведение Нилимы в Париже. Как и в какой степени поощряла она этого артиста? Не собирался ли он жениться на ней? Если бы она решила сейчас вернуться в Париж, то не ради ли встречи именно с ним? Где они жили в Париже эти три дня? Чем они занимались? Где проводили утро, полдень, вечер? На что тратилась каждая минута их совместного пребывания там? На сколько часов или минут она оставалась одна и сколько времени проводила вместе с этим человеком? А этот артист — он тоже прилетел в Лондон тем самолетом, что и она? Если не прилетел, то не ждет ли он ее в Париже? Что послужило истинной причиной ее возвращения? Может быть, она вернулась лишь из боязни быть осужденной обществом? Или из-за любви к матери, к своим сестрам? Или и в самом деле из нежелания потерять его? И с какими мыслями вернулась она к нему? Что это было: жалость, или чувство долга, или еще что-нибудь? И какие эмоции испытает она, если теперь он решит расстаться с ней? Чем будет для нее это — счастьем или бедой? Не испугалась ли она своей беззащитности перед жизнью? А что было бы, окажись у нее в те дни необходимые средства — не предпочла бы она с радостью одинокую жизнь? Понимает ли она в достаточной мере теперешние свои стремления? Привлекает ли ее семейная жизнь? Нет ли у нее потребности быть такой же вольной, как цыгане? Будет ли она удовлетворена жизнью с ним? И не возникнет ли в ней когда-нибудь желание освободиться от замужества? Способна ли она разделить с ним судьбу при его нынешнем материальном положении? Хочет ли она провести всю жизнь здесь, в Англии, или для нее лучше как можно скорей возвратиться на родину? Что подумает она, если теперь он будет против ее увлечения танцем? Что для нее самое главное в жизни? Верит ли она по-настоящему в него, в его жизнестойкость, в его творческие способности? Может ли она целиком положиться на него?…