Марк Галлай - Полоса точного приземления

Последнее замечание Евграфова Вавилова явно задело.

- Нет, Василий Никифорович, - жестко ответил он. - Твердая и принципиальная линия у нас есть! Она в том, что мы боремся за станцию! Всеми силами. Используя каждую возможность… Как на фронте во время наступления: где обозначился успех, туда и…

- Ну, вы-то сейчас, извините, не в наступлении. Скорее в обороне, - вполголоса заметил Ростопчин.

- Дмитрий Кириллович! - с укоризной сказал Евграфов.

- Извините, - повторил Ростопчин. - Но где же все-таки, вы считаете, у вас сегодня наметился успех?

- Я уже сказал, - ответил Вавилов. - Андрей Прокофьевич нащупал приемы работы со станцией в ее нынешнем виде. Нащупал еще, конечно, не полностью. В основном - интуитивно. Сейчас они расшифровываются нашим теоретическим отделом.

- Теоретическим отделом? - удивленно поднял брови Евграфов. - А он тут при чем? Есть тут кто-нибудь из этого, вашего теоретического отдела?

Со стула у самой двери кабинета поднялся сутулый, худощавый, похожий на поседевшего ворона человек и неожиданным в столь неспортивном организме глубоким басом прогудел:

- С вашего разрешения, я. Заместитель начальника отдела… Мы анализируем записи полетов Андрея Прокофьевича. По его инициативе, между прочим. Начинают просматриваться некоторые закономерности. Формализовать их, наверное, будет довольно трудно… Работа еще в самом начале.

Как ни далеки были мысли Литвинова от такого подхода к делу, но не оценить его по достоинству он не мог. («Здорово! Выразить интуицию формулами! Поверить алгеброй гармонию, так сказать… Молодцы! И, конечно, Кедров молодец, если это вправду его идея… Из него вообще будет толк. Наносное отлетит, останется главное: отлично летает, напорист, и вот еще, ко всему прочему, оказывается, котелок у него варит».)

Однако Евграфов был склонен к более конкретному подходу:

- Опять перспективы, - проворчал он. - Итак, вы настаиваете, чтобы ориентироваться на то, что летчики сумеют…

- Должны! - твердо сказал Вавилов. - В летной работе много нелегкого. И в плотном строю летать трудно, и фигуры высшего пилотажа чисто крутить, и сажать самолет - этим, между прочим, каждый полет завершается - тоже трудно. Медики установили: на посадке современного самолета у летчика пульс и кровяное давление в полтора раза возрастают!.. И ничего: осваивают это дело. Придется им научиться и нашей отметкой пользоваться. Кедров показал: это в пределах возможностей человеческих.

- Так, - сказал, помолчав, Евграфов. - А технические возможности укротить эту вашу отметку, значит, исчерпаны?

- Да, - ответил Вавилов.

- Как сказать! - вырвалось у Терлецкого, но, перехватив укоризненный взгляд Главного конструктора, продолжать он не стал. Однако его реплику успел услышать Евграфов.

- Кажется, у товарища Терлецкого другое мнение?

- Мнение КБ выражаю я, - сказал Вавилов. - А все идеи относительно того, чтобы, как вы говорите, укротить отметку, к сожалению, как рождались так и умирали. Одни при первом же рассмотрении, другие до лабораторных стендов доходили, - но все умирали. Этого Владислав Терентьевич опровергать не станет.

Терлецкий действительно опровергать не стал. Продолжал сидеть на своем месте с непроницаемым лицом, не выражавшим ни согласия с точкой зрения Главного конструктора, ни намерения поспорить с ней.

Но Толя Картужный столь тонким нюансам внутрифирменной лояльности обучен не был. Он глубоко вздохнул, чтобы набрать в легкие воздуха для пламенной речи, но в этот момент встал Литвинов.

- Разрешите сказать несколько слов, - спокойно (это было заранее запланировано: если уж говорить, только так - подчеркнуто спокойно) попросил он.

- Пожалуйста, - если и удивившись выходу Литвинова на авансцену, то никак не проявив этого внешне, сказал в наступившей тишине Евграфов. - Слушаем вас.

И Литвинов начал:

- Тот факт, что Андрей Прокофьевич Кедров сумел так заметно поднять процент удачных заходов, свидетельствует о его большом летном мастерстве и вселяет определенные надежды. Это направление, конечно, надо разрабатывать… Но пока действительно получается: перспективы есть - гарантий нет…

Начав заранее продуманными, немного книжными оборотами свою речь, Литвинов смотрел на Евграфова, Вавилова, Шумова, Ростопчина, разместившихся у письменного стола Главного конструктора, но боковым зрением видел всю комнату. И сразу же заметил появившиеся иронические усмешки, - те самые, которых он ожидал. Вернее даже не усмешки, а этакие легкие деформации - чуть приподнятые брови, немного поджатые губы, слегка прищуренные глаза, - долженствовавшие выражать ироническую реакцию их обладателей… Никогда в жизни не слушали его до этого дня так. И никогда в жизни не было у него так тошно на душе! «Что ж, - подумал он, - все нормально. На то и шел. Иначе не могло быть. Реакция естественная: «У уважаемого товарища не получилось, вот он и катит телегу на собрата, у которого получилось».