Марк Галлай - Полоса точного приземления

…Шасси и закрылки выпущены. «Окно» включено. Самолет, судя по приборам, плавно вписывается в «четвертый», последний перед посадкой, разворот. Вот он уже на глиссаде снижения. Сейчас по оживающему экрану станции промелькнут похожие на искорки бегущие черточки, и появится ставшая привычной картинка: золотистая трапеция, изображающая посадочную полосу, видимую с ее торца.

И картинка появилась.

Но, бог ты мой, какая картинка! Золотистые черточки, составлявшие трапецию - если, конечно, возникшую на экране фигуру позволительно было называть трапецией, - не выстраивались, как в предыдущих полетах, в мерцающие четкие прямые, а изгибались, искривлялись, дергались, будто в каком-то странном, экзотическом танце. К тому же вся эта черт знает что вытворяющая отметка не сидела прочно на месте, а плавала - то резкими рывками, то с ленивой неторопливостью - чуть ли не по всему экрану. Хотя самолет шел - Литвинов лишний раз взглянул на пилотажные приборы - строго по прямой.

- Марат Семенович, - спросил с надеждой в голосе Федя Гренков. - Что у вас на экране?

- Наверное, то же, что у вас, - уныло ответил Литвинов. - Как говорится: в вихре вальса все плывет… - И через несколько секунд с несколько вымученным оптимизмом добавил:

- Попробую ее, заразу, как-нибудь осереднять…

И он занялся «осереднением» - пустился в поте лица своего (и не только лица: его рубашка быстро прилипла к взмокшим лопаткам, но летчик этого не замечал) гоняться за непрерывно менявшей свое положение на экране и свои очертания картинкой. Казалось, она сознательно издевается над ним, подмигивает, кривляется… Вспомнились зеркала «комнаты смеха» в парке культуры. Много лет назад Литвинов пришел в парк со своим тогда еще совсем маленьким сыном. Парень, естественно, не желал упустить ни одной из раскрывавшихся перед ним блистательных возможностей. Катались на карусели, на пони, несколько раз ели мороженое, стреляли в тире - все вызывало у мальчика полный восторг. И только войдя в «комнату смеха», он нахмурился и потащил отца к выходу: «Люди не такие некрасивые», - сказал он. Литвинов тогда посмеялся («Не знал я, что ты у нас эстет!»).

А сейчас, глядя на будто нарочно дразнящую его (конечно же, дразнящую!) отметку на экране «Окна», вспомнил «комнату смеха». Но на сей раз поведение подлой отметки задевало отнюдь не эстетические, а значительно более деловые струны его души. Какая уж тут эстетика!..

Самолет успел пройти добрых полпути от разворота до точки посадки, а трапеция на экране (Литвинов по привычке называл это трапецией) не только не успокаивалась, но бесновалась все больше и больше.

«Что же делать? Ведь надо выходить на полосу. На полосу выходить!» - с нарастающей тревогой подумал Марат.

Он упорно пытался осереднять показания прибора (до чего же здорово это удавалось в предыдущих полетах!). И сам видел, что плохо, очень плохо это получается. Но что еще оставалось делать!

Последние доклады Гренкова («Что-то звенящее сегодня у него в голосе. Заело парня… Хотя меня-то разве не заело?»):

- Высота восемьдесят. Скорость двести семьдесят…

- Высота шестьдесят. Скорость двести шестьдесят пять…

- Высота восемьдесят. Скорость двести семьдесят…

И вот на высоте где-то около сорока метров - непривычно низко, со старыми, серийными системами захода при такой низкой облачности садиться и не пытались - самолет вышел из облаков.

- Интересно, где полоса?

Марат почти одновременно сам увидел ее и услышал голос Гренкова:

- Марат Семенович! Полоса слева.

Она действительно была слева. Метрах в пятидесяти. В общем-то, недалеко. Но довернуться на нее уже не получалось. Не хватало высоты - земля в считанных метрах под колесами шасси. Близок локоть, да не укусишь!

- Уходим на второй круг.

Полные обороты двигателям, шасси - на уборку, легкое движение штурвалом на себя - и самолет, будто обрадовавшись возможности удалиться от этой странной буро-зеленой земли, такой не похожей на привычную бетонную полосу, на которую его всегда выводил летчик, охотно нырнул снова в серую влагу облаков.

- Делаем второй заход, - недовольно буркнул Литвинов по радио в ответ на чисто риторическое («будто сами не видим!») восклицание руководителя полетов: вы, мол, братцы, вышли правее посадочной полосы.

Второй заход… Он, в общем, ничем не отличался от первого. Так же бесчинствовала картинка-отметка, столь же безуспешными оставались попытки летчика как-то осереднить показания прибора, и выскочили из облаков так же в стороне от полосы. На этот раз - слева.