Шервуд Андерсон - В ногу!

Шагая по улицам, он искал ответа на этот вопрос, а так как не отличался сдержанностью, то страшно злился и громко бранился вслух.

Переходя Мэдисон-авеню, он что-то невнятно бормотал себе под нос. В кабаке на углу кто-то играл на рояле. Группы девушек проходили мимо, болтая и весело смеясь. Мак-Грегор подошел к мосту, который вел через реку в деловую часть города, но затем повернул назад. На тротуарах, вдоль канала, околачивались без дела какие-то люди. Одежда на них была грязная, а в лицах не было и признака решимости. В тонких швах их платья скопилась вся грязь города, а души их были пропитаны смрадом и хаосом современной цивилизации.

Мак-Грегор продолжал свою прогулку, и в нем все сильнее разгоралось чувство злобы. Свернув на одну из боковых улиц, он попал в ту часть города, где по вечерам на тротуарах собираются итальянцы, русские и поляки.

Желание как-нибудь проявить свою активность стало доводить Мак-Грегора до безумия. Все его тело содрогалось от стремления положить конец беспредельному хаосу жизни. Со всем пылом юности он жаждал охватить человечество сильными руками и вывести его из состояния оцепенения. Мимо него прошел пьяный человек, а вслед за ним огромный детина с трубкой во рту. Последний двигался вперед лишь в силу инерции. Он напоминал огромного младенца с жирными щеками и большим, не привыкшим к ходьбе туловищем, младенца без мускулов и мужества, который цепляется ручонками за жизнь.

Вид этого детины вывел Мак-Грегора из себя; ему почудилось, что тут воплотилось все, против чего так возмущалась его душа. Он остановился, слегка пригнулся, и в его глазах появился свирепый огонек.

Верзила не издал ни одного звука и свалился в канаву, оглушенный ударом кулака Мак-Грегора. Ползая на коленях, он стал звать на помощь. Его трубка куда-то укатилась. Мак-Грегор стоял на тротуаре и ждал. Группа людей, находившихся поблизости, бросилась на помощь. Мак-Грегор снова пригнулся. Он молил небо, чтобы эти люди дали ему возможность подраться. В предвкушении боя его глаза сверкали, мускулы подергивались.

Но вот огромный пьяница, лежавший в канаве, встал на ноги и бросился бежать. Тогда люди, поспешившие к нему на помощь, остановились и повернули назад. Мак-Грегор продолжал путь с тяжелым сердцем, словно потерпел поражение: ему отчасти было жалко человека, которого он ударил и который так смешно ползал на руках и коленках. И сильнее, чем когда-либо, мысли Мак-Грегора пришли в смятение.

Он снова сделал попытку разрешить проблему пола. Случай на Лэйк-стрит в маленьком деревянном домике, где его хотели ограбить, доставил ему большое удовольствие, и на следующий день он купил на те двадцать семь долларов, которые испуганная женщина сунула ему в руку, книги по юриспруденции. Придя домой, он устало потянулся, как лев после удачной охоты, и подумал о маленьком чернобородом парикмахере, который в другом конце коридора возился со своими скрипками. Чувство злобы против этого человека у него уже пропало. Вспомнив его совет, он расхохотался.

«Тут кроется нечто такое, чего надо остерегаться, — подумал он. — Это все равно что провести жизнь, копаясь под землей».

Второе приключение ожидало Мак-Грегора в субботу вечером. Он снова дал вовлечь себя в глупую историю. Ночь была удушливо-жаркая. Молодой человек сидел у себя в комнате и подумывал о том, что неплохо было бы побродить по городу. Безмолвие, царившее в доме, отдаленный гул трамвая, звуки музыки, доносившиеся издалека, — все это встревожило и отвлекло его от работы. Хорошо бы сейчас побродить по холмам, как в ранней юности.

Дверь отворилась, и вошел парикмахер. В руке у него было два билета. Опершись о подоконник, он принялся объяснять:

— На Монроу-стрит состоится бал. Я получил два билета. Какой-то политикан заставил хозяина парикмахерской купить их.

Закинув голову, он расхохотался: его очень забавляла мысль, что хозяин вынужден был купить билеты на танцы.

— Они стоят два доллара штука, — крикнул он, содрогаясь от смеха. — Надо было вам видеть, как мой хозяин юлил. Он не хотел покупать билеты, но боялся отказаться. Дело в том, что хозяин обделывает какие-то темные делишки на бегах и, конечно, этот политикан мог бы ему, при желании, подложить свинью. Бранясь сквозь зубы, он заплатил четыре доллара, а когда политикан ушел, швырнул билеты мне.

— Бери их, — кричал он, — мне не нужна эта дрянь! Разве человек — корыто в конюшне, из которого может хлебать всякая скотина?