Шервуд Андерсон - В ногу!

Однажды вечером товарищи Мак-Грегора по работе напоили его. Это была грубая, тщательно задуманная шутка. Горбуна не было в Угольной Бухте, он остался на весь день в городе; приезжих, которых надо было везти в долину, тоже не было. Выгрузив сено и уложив его на место, молодые люди принесли пива. Они уже давно копили деньги специально для этого случая. Накопить удавалось благодаря особой системе, принятой парнями-конюхами. Если, случалось, кто-нибудь из пассажиров давал им на чай, эти деньги шли в общую кассу. Когда фонд достигал солидных размеров, они отправлялись в кабак и там пропивали его; потом они возвращались в конюшню и отсыпались на сене. Иногда, когда неделя бывала прибыльная, сам горбун вносил от себя доллар в «пьяный фонд».

Мак-Грегор выпил всего один стакан «пива». За все время своего безделья в Угольной Бухте он ни разу не пробовал спиртного и сейчас ощутил во рту крепкий и горький вкус. Он закинул голову вверх и мигом опорожнил стакан до дна, а потом быстро вошел в конюшню, чтобы скрыть слезы, вызванные отвратительным вкусом пойла.

Товарищи сидели на скамейке и покатывались со смеху. В стакане, выпитом Красавчиком, была отвратительная смесь всевозможных напитков, слитых самим кабатчиком.

— Давайте напоим этого верзилу и послушаем, как он будет горланить, — сказал владелец кабака.

Добравшись до стойла, Мак-Грегор почувствовал непреодолимый позыв к рвоте. Он споткнулся, упал ничком, сильно стукнулся головой и стал кататься по земле. Затем он перевернулся на спину и застонал. По его щеке потекла тонкая струйка крови.

Товарищи вскочили со скамьи и подбежали к нему. Страх овладел ими при виде его побелевших губ. Они пытались поднять Мак-Грегора, но он выскользнул из их рук, упал пластом навзничь и остался лежать, белый и неподвижный. Страшно испугавшись, они побежали из конюшни по Главной улице.

— Нужно найти врача, — переговаривались они на бегу. — Этому парню худо не на шутку.

В дверях мастерской гробовщика стояла высокая бледная девушка. Один из конюхов остановился и сказал ей:

— Ваш рыжеволосый Красавчик напился в стельку и лежит в стойле. Он ударился головой о косяк и весь залит кровью.

Высокая бледная девушка сперва понеслась в контору угольной компании, а оттуда они вместе с Нэнси Мак-Грегор побежали к конюшне. Немного спустя лавочник Главной улицы с изумлением увидел, как две испуганные женщины, поддерживая огромное тело Красавчика Мак-Грегора, не без труда ввели его в дом через дверь булочной.

В тот же день, в восемь часов вечера, Красавчик Мак-Грегор, все еще не особенно крепко державшийся на ногах, с лицом белым как мел, сел в поезд и навсегда скрылся с горизонта Угольной Бухты. На скамье рядом с ним лежал узел, в котором было сложено все его платье. В кармане у него был билет до Чикаго и восемьдесят пять долларов — все, что осталось от сбережений Мак-Грегора Взбалмошного. Красавчик выглянул из окна вагона, увидел маленькую сухощавую женщину, одиноко стоявшую на платформе, и безумная злоба охватила его.

— Я им покажу! — пробормотал он.

Нэнси Мак-Грегор посмотрела на него и заставила себя улыбнуться. Поезд тронулся. Красавчик взглянул на мать и на пустынные улицы Угольной Бухты, положил голову на руки и на глазах у всех пассажиров заплакал от радости, — оттого, что юность его окончилась. С дикой ненавистью думал он об Угольной Бухте. Ему хотелось, чтобы все жители этой грязной дыры имели одну голову, которую можно было бы снести взмахом меча или же размозжить одним ударом о каменную тумбу.

Мак-Грегор прибыл в Чикаго в конце лета 1893 года. Скверное это было время решительно для всех, для молодых и для старых. Великая всемирная выставка [12]предыдущего года привлекла в Чикаго много тысяч рабочих, и отцы города, восторженно ратовавшие за выставку, с таким пафосом голосившие о беспредельном росте Чикаго, теперь не знали, что делать, когда столь долгожданный рост наконец осуществился. Индустриальный кризис и последовавшая за мишурной, показной выставкой финансовая паника превратили десятки тысяч рабочих в голодающих безработных. Люди эти сидели в парках, мутным взором глядели на озеро или же бесцельно бродили по городу, преисполненные тоски и тревоги.