Ганс Андерсен - Всего лишь скрипач

— Посмотреть на тебя — ни дать ни взять мокрая курица, — сказал Петер Вик. — Подумай, ты едешь домой, в Свеннборг. Неужто ты не рад, что увидишь Люцию? Ведь она тебе по душе?

— Да, очень, — ответил Кристиан, и его противоречивые чувства разрешились слезами.

— Какого черта ты разревелся? — спросил Петер Вик. — Уму непостижимо, сколько соленой воды может уместиться в человеке! Тебе нечего делать на судне, я уже не раз думал об этом.

Кристиана бросило в жар. Хотя он сам собирался покинуть Петера Вика, но чтобы тот намеревался отказаться от него — нет, такое никогда не приходило ему на ум. Поэтому слова шкипера привели его в ужас.

— Не бойся, за борт я тебя не брошу, — засмеялся Петер Вик, дружески привлекая его к себе. — Ты хороший парень, и я привязался к тебе, но море тебя не влечет, в этом я убедился.

Кристиану, увы, нечего было возразить.

— В сущности, ты заслуживаешь хорошей оплеухи, — сказал Петер Вик. — Тебе следовало открыть мне, что у тебя на сердце. Я давно хотел потолковать об этом с тобой, но духу не хватало. Давай-ка поговорим начистоту и оба успокоимся.

Неужели Петер Вик знал все? Неужели он проведал, что нынче ночью Кристиан собирается тайком уйти с судна? Грешник с нечистой совестью опустил глаза.

— В ту ночь на Сальтхольме, — продолжал Петер Вик, — когда ты сидел, уставившись на огонь, а потом болтал с графом насчет того, чтобы стать знаменитостью, глаза у Петера Вика были закрыты, но он не спал. Я слышал весь вздор, которым он заморочил тебе голову и которому ты, дурень, поверил. И твою исповедь я слышал, и просьбу. Каким же ты был простаком! Тогда-то я и решил распрощаться с тобой. На шхуне ты мне не нужен. Но это еще не значит, что тебе придется голодать и холодать. К родителям я тебя не отправлю, нет! Я хочу определить тебя к господину Кпепусу в Оденсе, у него ты сможешь чему-то научиться, он знает толк в музыке, вот и посмотрим, на что ты годишься.

Кристиан крепко сжал его руку.

— Ну-ну, не хнычь, — сказал Петер Вик. — Коли из тебя выйдет что-то путное, я буду рад, но матрос из тебя никакой.

Кристиан снова чуть не заплакал, вспомнив, что он собирался сделать сегодня ночью; это лежало тяжестью на его сердце, но признаться в своем грехе он не решился. он будет учиться музыке, будет жить ради музыки! Его самое заветное желание исполнится, и помощь пришла от Петера Вика, хотя как раз у него он ее никогда не искал. Кристиан преклонил колена в темном углу, послал воздушный поцелуй и возблагодарил доброго, заботливого Бога.

На рассвете заскрипел трос у причала, и «Люция» вышла из гавани. Кристиан радостным и вместе грустным взглядом смотрел на окна Наоми. «Сегодня наверняка и она, и граф, и все в доме только и будут говорить о том, что мы ушли, — думал он. — Несчастная Стефанова Карета, как ей хотелось уехать с нами!»

И шхуна вышла в открытое море.

— Нашего шкипера больше нет, — заметила гувернантка, взглянув в окно. — Вместо него стоит другое судно, с борнхольмскими часами.

— Ну и хорошо! — отозвалась Наоми. — Значит, и мальчишки тоже нет. Он был такой назойливый, такой дерзкий! Когда я была маленькая, мы иногда виделись, его родители жили рядом с нами, и один раз мы с ним поиграли. Это было давным-давно, не понимаю, с какой стати он счел себя вправе ворваться прямо сюда, в гостиную. Право же, у него не все дома. Ты не представляешь, как он замучил меня, когда мы возвращались по льду из Сконе. К сожалению, мне пришлось обойтись с ним нелюбезно, но у меня не было другого выхода.

— Интересно получится, если у него и правда есть талант и он сумеет доказать это. Клаус Шаль, который сочинил прекрасную музыку к балетам Галеотти, вырос в бедной семье. Он попал в балетное училище при театре, потом в кордебалет, а теперь он известный композитор.

— Совсем как в романе, — сказала Наоми. — Но мне бы хотелось, чтобы в конце жизни все оказались несчастливы. Так было бы интереснее.

Теперь мы отправимся в Оденсе, старую столицу острова Фюн; тогда в ней было больше своеобычного, чем теперь. В то время там было много старых домов — толстые стены, барельефы над окнами, высокое крыльцо с широкими ступенями, каменными перилами и вбитым в стену грубым медным навесом. Один из домов украшали деревянные фигуры двенадцати апостолов, на другом гримасничающие лица показывали язык с каждой выступающей вперед балки; дворянские гербы блистали на стенах; правда, тогда у города не было одной особенности, которая отличает его теперь и наверняка весьма примечательна, — это манера хоронить своих покойников.