Ганс Андерсен - Всего лишь скрипач

Мария протянула ему руку.

— Да, это ради тебя, дитя мое, — повторила она, и зеленые луга, усадьба и скотина весело промелькнули в ее мыслях, заслонив мужчину, целый год занимавшего их, хотя он любил странствия больше, чем свою жену и дом.

Чем горше ты плачешь, тем скорее выплачешь свое горе. Из вдовьего. покрывала шьется свадебная фата, и над этим смеются венки из цветов — тот, что на голове у невесты, и тот, что на челе у покойника. Да, он смеется даже в гробу и своими пестрыми красками рассказывает мертвецу: горе и ты сам позабудетесь, позабудетесь, словно история, которую прочли в книге и над которой пролили несколько слезинок. Да, вот что рассказывают покойнику смеющиеся цветы, пока сами не поблекнут и не рассыплются в прах, и тогда скелет в гробу посмеется над тем, что вот и они тоже навеки умолкли, как он.

— Ну, вот и пришел конец нашей игре на скрипке, — сказал крестный. — Я думал, все будет по-другому, но человек предполагает, а Бог располагает. Теперь тебе предстоит не играть на скрипке, а ходить за плугом. Ты пойдешь по другой дороге, а может быть, просто сделаешь крюк. Этого нельзя знать заранее. Но старую скрипку я тебе подарю. Нотную тетрадь с маленькими пьесками тоже. И книжку с картинками про хитрого Лиса, ведь ты так любишь ее. Бери, бери! Я люблю тебя, а ты меня. Верно? Не плачь, малыш! Только поцелуй меня! Да, так, и еще раз! Обними меня за шею. Запомни навсегда то, что я тебе сейчас скажу. Перебесись в юности, чтобы к зрелым годам пресытиться необузданностью и буйством. Грехи юности люди прощают, зрелого человека они судят более сурово. Лови радость, пока молод, чтобы в старости не плакать о том, что у тебя нет грехов; грехи в жизни необходимы, как соль в пище. Лучше взять от жизни слишком много, чем потом в одиночестве вздыхать о том, что не наслаждался ею, покуда мог. Такую запись я делаю в твоем альбоме.

Бог или дьявол — в чей полк ты определен служить — да будет тебе добрым господином.

Крестный протянул Кристиану скрипку и книги.

Больше мальчик не ходил на Хульгаде.

Канун свадьбы — нелегкий день для невесты в крестьянской среде; ее наряжают, и в первый, а может быть, единственный раз в жизни она должна показаться на люди с непокрытой головой; ей моют голову щелоком, от чего волосы становятся жесткими и непослушными, и сооружение прически делается еще мучительнее; зачастую невеста падает в обморок во время этой процедуры. Но с Марией этого не случилось. «Волосы у нее, как тончайший шелк», — сказал кто-то в группе зрителей, вместе с которыми мы наблюдаем за процессией, отправившейся в церковь. Как вдова Мария не обязана была венчаться с непокрытой головой, но ей хотелось покрасоваться своими роскошными волосами, и люди сочли это проявлением гордыни. Вся женихова родня вообще была настроена против нее, потому что она не принесла в дом ничего, кроме долговязого подростка.

На пути была сооружена арка почета, кумовья, как их называли, гарцевали на лошадях взад-вперед по дороге. Первой ехала невеста со своими подружками; их большие свадебные букеты торчали из повозки, как маршальские жезлы, звенящие бубенчики и маленькие зеркальца были скрыты среди цветов — мир еще не видел свадебных букетов роскошнее. Трубы и скрипки звучали даже в притворе церкви, заглушая орган. Церковь была украшена зеленью и всем, что создает «шик-блеск», как выражается простой народ: тут был и король на коне, изображенный на монете в четыре скиллинга, и цветной рецепт вместе с бутылочкой, на которой еще можно было прочитать «на шесть скиллингов можжевеловых капель», и старая красная шелковая муфта, и много других вещей, одна другой краше, висели среди зеленых веток и венков. Ни одна крестьянская свадьба, если ее хотели сделать по-настоящему великолепной, не обходилась без этих ребяческих украшений.

Среди приглашенных женщин, сидящих в переднем ряду, две нам знакомы — это мать и бабушка, которых мы встречали у источника, дочь Люция тоже с ними. Никакого страха или путаницы в мыслях нельзя больше заметить в ее выразительных голубых глазах. Тихо и набожно сидит она среди гостей. Как гроза в ту ночь, буря в ее душе улеглась. Кристиан, место которого было по другую сторону, среди мужчин, сразу узнал ее; она же, напротив, смотрела на него, как на незнакомого, и звонким голосом пела псалом.

Жених и невеста подошли к алтарю, их свита остановилась позади. Две паши знакомые шептались: