Оноре Бальзак - Беатриса

Всякому великому человеку свойственны слабости.

Максим застал герцогиню, г-жу дю Геник и Клотильду в слезах.

— Что случилось? — спросил он.

— Каллист не ночевал дома! Этого еще никогда не бывало, и моя бедняжка Сабина в отчаянии.

— Послушайте, герцогиня, — тихо произнес Максим де Трай, увлекая благочестивую даму к окну, — во имя самого господа бога, нашего высшего судьи, сохраните в глубочайшей тайне, и вы и д'Ажуда, мою преданность в отношении вас; пусть ваш зять никогда не узнает о наших кознях, в противном случае нам с ним придется драться на дуэли, и драться насмерть. Когда я говорил вам, что это дело не будет стоить особенно дорого, я имел в виду, что вам не придется расходовать бешеных денег; мне потребуется приблизительно двадцать тысяч франков; в остальном доверьтесь мне. Придется также устроить двух-трех человек на хорошие должности, возможно, даже на должность начальника налогового управления.

Герцогиня в сопровождении Максима удалилась. Когда она вернулась в гостиную к дочерям, то услышала взволнованную речь Сабины: бедняжка жаловалась на свою семейную жизнь и рассказывала сестре, что Каллист позволяет себе поступки еще более жестокие, чем в тот раз, когда она впервые узнала о своем несчастье.

— Будь спокойна, моя крошка, — сказала герцогиня дочери, — Беатриса дорогой ценой заплатит за все твои слезы и муки; рука сатаны покарает ее, за каждое твое унижение она испытает десять горших.

Госпожа Шонтц пригласила на обед Клода Виньона, который неоднократно высказывал желание познакомиться с Максимом де Трай; были приглашены также Кутюр, Фабиен, Бисиу, Леон де Лора, Ла Пальферин и Натан. Этого последнего позвал сам де Рошфид для Максима. Таким образом, у Орели собралось девять человек гостей, и всё особы выдающиеся, за исключением одного только дю Ронсера; но нормандское тщеславие и грубая самоуверенность Наследника не уступали литературному таланту Клода Виньона, поэтичности Натана, тонкому уму Ла Пальферина, финансовой сметке Кутюра, остроумию Бисиу, расчетливости Фино, изощренности Максима де Трай и блеску Леона де Лора.

Стремясь показаться особенно молодой и прекрасной, г-жа Шонтц выбрала в тот день соответствующий наряд — высший идеал дам подобного сорта. На ней была пелеринка из тонкого, словно паутина, гипюра, синее бархатное платье с опаловыми пуговицами на корсаже; блестящие, как черное дерево, волосы были причесаны на пробор и спускались на уши. Своей репутацией хорошенькой женщины Орели была прежде всего обязана удивительно свежей коже матовых и теплых, как у креолки, тонов; только уроженки юга могут похвалиться такой выразительностью и живостью черт, несколько резких, зато долго сохраняющих юность, — законченный образец этой красоты являла неувядающая графиня Мерлен. К несчастью, г-жа Шонтц была небольшого роста да еще стала полнеть, с тех пор как ее жизнь потекла спокойно и мирно. Соблазнительно пухленькая шея и плечи уже начали заплывать жиром. Французы — верные поклонники красивых женских лиц, и их не смущает испортившаяся с годами фигура.

— Дорогая детка, — сказал Максим, входя в гостиную и отечески целуя г-жу Шонтц в лоб, — Рошфид пригласил меня полюбоваться вашим домом, ведь я еще ни разу не был у вас; ну что ж, здесь все достойно его ренты в четыреста тысяч франков. Ведь когда он познакомился с вами, ему до этой суммы не хватало пятидесяти тысяч; благодаря вам он их приобрел за пять лет, а какая-нибудь Антония, Малага, Кадин или Флорентина промотали бы эти деньги.

— Я не кокотка, я артистка! — не без достоинства возразила г-жа Шонтц, — Я надеюсь, как говорят авторы комедий, на счастливый конец; почему бы мне не стать родоначальницей почтенной французской фамилии!

— Это ужасно, все женятся! — сказал Максим, усаживаясь в кресло возле камина. — Я и сам намерен подарить свету графиню де Трай.

— Ах, как бы мне хотелось ее видеть! — воскликнула г-жа Шонтц. — Но позвольте, — продолжала она, — представить вам Клода Виньона. Клод Виньон — господин де Трай.

— Ага, это из-за вас Камилл Мопен, шинкарка нашей литературы, удалилась в монастырь? — промолвил Максим. — Прямо от вас да к господу богу... Мне никто не оказывал такой чести. Так поступали только ради Людовика Четырнадцатого...

— Вот как пишется история! — прервал его Клод Виньон. — Да разве вы не знаете, что она потратила свое состояние на то, чтобы выкупить земли дю Геников?.. Если бы Фелисите знала, кому достался Каллист, — тут Максим толкнул критика ногой, указав ему взглядом на г-на де Рошфида, — она бежала бы из кельи, чтобы вырвать его из объятий своей бывшей подруги.