Оноре Бальзак - Беатриса

Ла Пальферин снял шляпу скорее с уважением, чем с насмешкой.

— Будь у меня кредит в сто тысяч, — ответил он, — я забыл бы о своих кредиторах и уехал бы в Венецию, проводил бы там жизнь среди прекраснейших творений искусства, ходил по вечерам в театры, коротал ночи с хорошенькими женщинами и...

— И кем бы вы стали в мои годы? — перебил его Максим.

— Мне никогда не сравняться с вами! — ответил молодой граф.

Максим отдал дань вежливости своему сопернику: он тоже слегка приподнял шляпу с комической торжественностью.

— Ну что ж, можно по-разному относиться к жизни, — произнес он таким тоном, каким знаток говорит со знатоком. — Итак, вы должны?..

— О, жалкие пустяки, в которых я не посмел бы признаться даже дяде, будь у меня таковой, — он лишил бы меня наследства, услышав эту ничтожную цифру: шесть тысяч!

— Долг в шесть тысяч тяготит больше, чем долг в сто тысяч! — наставительно изрек Максим. — Ла Пальферин, у вас смелый ум, у вас ума даже больше, чем смелости, вы можете пойти очень далеко, сделать карьеру в политике. Знаете, среди тех, кто вступил на путь, с которого я схожу, и кого хотели бы мне противопоставить, вы — единственный пришлись мне по душе.

Ла Пальферин покраснел, так польстило ему это признание, которое с подкупающим добродушием сделал главарь парижских авантюристов. Самолюбие юноши было польщено, но в то же время он почувствовал себя униженным. Максим сразу разгадал опасный поворот, неизбежный при столь тонком уме, как у Ла Пальферина, и старый пройдоха решил спасти дело, выказав высокое доверие преемнику.

— Хотите оказать мне одну услугу и тем помочь мне покинуть парижское ристалище ради выгодного брака? В дальнейшем я сделаю для вас все! — добавил он.

— Я, чего доброго, возгоржусь: ведь это все равно, что разыграть басню «Лев и мышь», — ответил Ла Пальферин.

— Прежде всего я дам вам взаймы двадцать тысяч франков, — продолжал Максим.

— Двадцать тысяч?.. Я так и знал, что, прогуливаясь по Бульварам, я... — произнес Пальферин как бы про себя.

— Дорогой мой, вас надо поставить на ноги, — сказал, улыбаясь, Максим, — но не следует ограничиваться парой ног, их требуется, по крайней мере, полдюжины; посмотрите на меня, — я никогда не вылезаю из своего тильбюри...

— Боюсь, что вы попросите от меня чего-нибудь такого, что превышает мои силы!

— Нет, не попрошу! Речь идет о том, чтобы в течение двух недель влюбить в себя женщину.

— Девицу легкого поведения?

— Почему вы спрашиваете?

— Потому, что с такой это было бы невозможно; но если речь идет о вполне порядочной да к тому же еще и умной женщине...

— Да, об одной очень известной маркизе.

— Вам нужны ее письма? — спросил молодой граф.

— Ах, умница! — воскликнул Максим. — Нет, речь не о том.

— Значит, нужно ее любить?

— Да... притом в самом реальном смысле.

— Если придется выйти за рамки моих эстетических воззрений, то это для меня просто невозможно, — возразил Ла Пальферин. — Видите ли, в отношении женщин я сохранил кое-какую честность: мы можем им изменять, но не...

— Вот именно! — снова вскричал Максим. — Неужели я похож на человека, которому нужны грошовые подлости? Нет, ты должен прийти, ослепить, победить... Мой дружочек, я дам тебе двадцать тысяч франков сегодня вечером и десять дней сроку. До свидания. Встретимся у госпожи Шонтц.

— Я там обедаю сегодня.

— Отлично, — сказал Максим. — Позже, когда вам, граф, потребуется моя помощь, смело обращайтесь ко мне, — добавил он тоном короля, милостивое обещание которого равносильно обязательству.

— Должно быть, эта несчастная женщина причинила вам много зла? — осведомился Ла Пальферин.

— Не пытайся забрасывать лот в мои воды, дитя, и позволь добавить следующее: в случае успеха тебе обеспечено такое могущественное покровительство, что ты тоже сможешь сделать блестящую партию, когда тебе наскучит жизнь богемы...

— Стало быть, наступает такая минута, когда ничто не веселит? — спросил Ла Пальферин. — Когда надоедает быть беспечальным повесой, жить, как птица, носиться по Парижу, как дикарь за добычей, и хохотать по любому поводу?

— Все приедается, даже ад, — сказал со смехом Максим. — До вечера!

Оба авантюриста, старый и молодой, поднялись с места. Усаживаясь в маленькую изящную каретку, Максим вспомнил: «Госпожа д'Эспар не переносит Беатрису, она поможет мне!»

— К особняку Гранлье! — громко крикнул он кучеру, заметив проходившего мимо Растиньяка.