Оноре Бальзак - Беатриса

— Представьте, — говорила она, — к нам заедут Растиньяк, Максим де Трай, д'Эгриньон, Ла-Рош-Югон, Ронкероль, Лагинский, Ленонкур или еще кто-нибудь из ваших приятелей и застанут вас с какой-то замарашкой! Красивое будет зрелище! Впрочем, положитесь на меня, вы на этом только выиграете!

В самом деле, Орели в новой фазе проявила новые качества. Став хозяйкой, она сумела извлечь из этого положения немало выгод. Хотя Орели имела в своем распоряжении всего лишь две тысячи пятьсот франков в месяц, она сводила концы с концами, не делая долгов, — вещь неслыханная в этом Сен-Жерменском предместье тринадцатого округа, и обеды у нее были гораздо лучше, чем у Нусингенов, вина подавались отличные, по десяти — двенадцати франков за бутылку. Немудрено, что Рошфид был на седьмом небе, он мог чуть ли не каждый день приглашать приятелей к своей любовнице и при этом экономить. Не раз, обнимая Орели, он восклицал:

— Вот оно — истинное сокровище!

Вскоре он абонировал для нее треть ложи в Итальянской опере, потом стал водить даже на первые представления. Он начал советоваться со своей Орели по делам и признавал ее советы превосходными; Орели в изобилии снабжала его остротами, которые были еще не затрепаны в парижских салонах; возродилась слава Артура как остроумца. В конце концов он уверился, что любим искренне и любим за свои достоинства: Орели отказалась составить счастье русского князя, предлагавшего ей пять тысяч франков в месяц.

— Вам везет, дорогой маркиз, — вскричал старый князь Галатион, заканчивая в клубе обычную партию в вист. — Вчера, когда вы оставили нас с госпожой Шонтц наедине, не скрою, я хотел ее у вас отбить; и представьте, что она мне заявила: «Вы, — говорит, — князь, не так красивы, как де Рошфид, и притом вы старше; неизвестно еще, — говорит, — какой у вас характер, а он относится ко мне прямо как отец, — ну, скажите на милость, какой смысл мне покидать его!.. Правда, у меня нет к Артуру той безумной страсти, — которую я питала к разным шалопаям в лакированных, — говорит, — ботинках и чьи долги я платила; но я люблю его, как жена любит мужа, если только она честная женщина». И, вообразите, — вытолкала меня за дверь.

Эта речь не показалась Артуру преувеличением и возымела немаловажные последствия. Запустение некогда славного особняка Рошфидов дошло до пределов, ибо вскоре Артур перенес свое местопребывание и все свои развлечения к г-же Шонтц и блаженствовал. Еще бы! К концу третьего года он сэкономил четыреста тысяч франков и мог выгодно поместить их.

Началась третья фаза. Г-жа Шонтц стала самой нежной матерью маленькому сыну Артура, она сама провожала его в школу, заходила за ним после уроков; задаривала мальчика игрушками, сластями, деньгами, а он называл ее мамочкой и просто обожал. Постепенно она стала распоряжаться состоянием своего Артура, подговорила его играть на бирже, когда бумаги упали в цене перед пресловутым соглашением с Лондоном, свалившим Министерство первого марта [66] ...Министерство первого марта. — 1 марта 1840 г., после отставки Сульта, кабинет министров во Франции возглавил Тьер, который пошел на обострение отношений с Англией из-за Египта, однако внешнеполитическая ситуация сложилась для Франции неблагоприятно, и Тьер вынужден был уйти в отставку. ; Артур заработал на этом деле двести тысяч франков, а Орели не попросила для себя ни гроша. Но, будучи как-никак дворянином, Рошфид, поместив нажитые шестьсот тысяч франков в банк, перевел половину на имя мадемуазель Жозефины Шильтц. Небольшой особнячок на улице Лабрюйера поручили отделать архитектору Грендо, великому мастеру на малые поделки, и приказали превратить дом в роскошную бонбоньерку. Отныне де Рошфид перестал давать на жизнь г-же Шонтц, — она сама получала деньги и платила по счетам. Жена-поверенный блестяще оправдала это высокое звание, она сделала своего «толстяка» счастливейшим в мире человеком; изучив все его прихоти и капризы, она неукоснительно выполняла их, подобно тому как мадам де Помпадур потакала всем фантазиям Людовика XV. Наконец она стала официальной любовницей, любовницей признанной и самодержавной. Тогда она разрешила себе покровительствовать очаровательным юношам — художникам, молодым писателям, только что вкусившим славы, которые с пеной у рта отрицали всех мастеров, и старого и нового времени, и пытались создать себе громкое имя, ничего не делая. Поведение г-жи Шонтц, обнаружившей незаурядный тактический талант, лишний раз доказывало ее ум. Во-первых, десяток, а может быть, дюжина молодых людей забавляли Артура, поставляли ему остроты и тонкие суждения обо всем на свете, и в то же время их присутствие не могло бросить тень на безупречную репутацию хозяйки дома; во-вторых, все они считали Орели женщиной выдающегося ума. Таким образом, благодаря этой живой рекламе, этой ходячей светской хронике, г-жа Шонтц прослыла самой прелестной дамой из всех очаровательниц, когда-либо проживавших на границе, отделяющей тринадцатый округ Парижа от двенадцати остальных. Ее соперница Сюзанна Гайар, которая в 1838 году одержала над ней верх, сочетавшись законным браком с законным мужем (без этого плеоназма нельзя объяснить, что это было вполне официальное супружество), так вот эта Сюзанна, а также Фанни Бопре, Мариетта и Антония распускали слухи, более чем нелепые, о красоте этих молодых людей и злословили насчет того, что де Рошфид слишком уж охотно их принимает. Г-жа Шонтц, по ее собственному выражению, могла «дать три очка вперед» всем этим дамочкам по части остроумия; как-то за ужином, который Натан устроил у Флорины после бала в Опере, Орели объяснила своим товаркам, как она добилась успеха и как сумела составить себе состояние. В заключение она бросила всего одну, ставшую знаменитой, фразу: «Ну-ка, попробуйте, догоните!» В этот период Орели заставила маркиза продать своих скаковых лошадей, представив на этот счет соображения, которые она, несомненно, позаимствовала у критически мыслящего Клода Виньона, одного из ее завсегдатаев.