Джон Голсуорси - Вилла Рубейн

- Ага! - оказал он Гарцу. - Как подвигается картина?

И опустился в кресло.

- Вам сегодня лучше, дядя? - приветливо опросила Кристиан.

- Проклятые обманщики, эти доктора! - проворчал мистер Трефри. - Твой отец на них молился. И что же получилось? Собственный врач залечил его до смерти... заставлял пить бочками всякую отраву!

- Почему же тогда у вас есть собственный врач, дядя Ник? - спросила Грета.

Мистер Трефри взглянул на нее, в глазах у него появились насмешливые искорки.

- Не знаю, моя девочка. Стоит только раз к ним обратиться, и уже от них не отделаешься!

Весь день дул легкий ветерок, но теперь он затих; не дрожал ни один листочек, не шевелилась ни одна травинка; из дома доносились какие-то тихие звуки, слоено там играли на свирели. По дорожке прыгал дрозд.

- Дядя Ник, а когда вы были мальчиком, вы разоряли птичьи гнезда? шепнула Грета.

- А как же, Грета!

Дрозд ускакал в кусты.

- Вы вспугнули его, дядя Ник! Папа говорит, что в замке Кениг, где он жил, когда был мальчиком, он всегда разорял галочьи гнезда.

- Вздор, Грета! Твоему отцу никогда не добраться до галочьего гнезда, у него слишком толстые ноги!

- Вы любите птиц, дядя Ник?

- Как тебе сказать, Грета? Люблю, наверно.

- Тогда почему же вы разоряли птичьи гнезда? Я считаю, что это жестоко.

Мистер Трефри кашлянул, прикрывшись газетой.

- Я и сам не знаю, Грета, - заметил он.

Гарц стал собирать кисти.

- Благодарю вас, - сказал он. - На сегодня все.

- Разрешите взглянуть? - попросил мистер Трефри.

- Конечно.

Дядя Ник медленно поднялся с кресла и встал перед картиной.

- Когда она будет готова для продажи, - сказал он наконец, - я куплю ее.

Гарц поклонился, но почему-то ему стало неприятно, словно ему предложили расстаться с чем-то дорогим его сердцу.

- Благодарю вас, - сказал он.

Раздался удар гонга.

- Вы не останетесь перекусить с нами? - спросил мистер Трефри. - Доктор остается.

Сложив газету, он направился к дому, опираясь на плечо Греты. Впереди бежал терьер. Гарц и Кристиан остались одни. Он скреб палитру, а она сидела, опершись локтями о колени; между ними солнечный луч вызолотил дорожку. Уже наступил вечер, от нагревшихся за день кустов и цветов плыли волны аромата; птицы затянули, свою вечернюю песню.

- Вы не устали позировать для своего портрета, фрейлейн Кристиан?

Кристиан покачала головой.

- Мне хочется вложить в картину то, что не всякий увидит сразу... то, что там, внутри... то, что будет жить вечно.

- Это звучит смело, - медленно произнесла Кристиан. - Вы были правы, когда говорили, что счастье в борьбе... но это для вас, а не для меня. Я трусиха. Я не люблю причинять людям страдания. Мне хочется нравиться им. Если бы вам пришлось ради своей работы сделать что-то такое, что навлекло бы на вас ненависть людей, вы бы все равно не остановились; и это хорошо... но я на это не способна. И в том... в том-то все и дело. Вам нравится дядя Ник?

Молодой художник посмотрел на дом, где на веранде еще был виден старый Николас Трефри, и улыбнулся.

- Будь я самым замечательным художником в мире, боюсь, что он не дал бы за меня и ломаного гроша; но если бы я мог показать ему пачку чеков на крупные суммы, полученные за мои картины, пусть даже самые плохие, он проникся бы ко мне уважением.

Она улыбнулась и сказала:

- Я люблю его.

- В таком случае он мне понравится, - просто ответил Гарц.

Она протянула руку, и пальцы их встретились.

- Мы опоздаем, - сказала она, покраснев, и подхватила книгу. - Я всегда опаздываю!

За обедом был еще один гость, выхоленный господин в платье военного покроя, с бледным одутловатым лицом, темными глазами и поредевшими на висках волосами. Он производил впечатление человека, любящего покой, но выбитого из колеи. Герр Пауль представил его как графа Марио Сарелли.

Две висячие лампы с темно-красными абажурами заливали розовым светом стол, в центре которого стояла серебряная корзинка с ирисами.

В наступающих сумерках сад за открытыми окнами представлялся огромным пучком черных листьев. Вокруг ламп порхали ночные бабочки; следившая за ними Грета издавала явственно слышные вздохи облегчения, если им удавалось спастись от огня. Обе сестры были в белом, и Гарц, сидевший напротив Кристиан, не отрываясь, глядел на нее и удивлялся, почему он не написал ее в этом платье.

Миссис Диси владела искусством хлебосольства; обед, заказанный герром Паулем, был превосходен; слуги бесшумны, словно тени; за столом не прекращался гул разговоров.